|
Первым среди равных, таких как Катон, Цицерон. Они не дадут мне закоснеть, добившись успеха. – Он наклонился и стал целовать ее груди. – Уймись, Рианнон. – Разве тебе не хочется, чтобы твой сын был римлянином? – спросила она, изворачиваясь. – Дело не в желании. Наш сын не римлянин. – Ты мог бы сделать его римлянином. – Наш сын не римлянин, Рианнон. Он – галл. Теперь она наклонилась к нему, щекоча волосами его напрягшийся пенис. – Но я – дочь царя, – пробормотала она. – Любая римлянка не дала бы ему лучшей крови. Цезарь возлег на нее. – Зато его кровь была бы полностью римской, а так она римская только наполовину, да и этого нельзя доказать. Его зовут Оргеториг, а не Цезарь. Когда придет время, пошли его к свое-му народу. Мне нравится идея, что мой сын будет царем. Но римлянином ему не бывать. – А если бы я была великой царицей, такой великой, что даже Рим склонился бы предо мной? – Даже если бы ты была повелительницей всего мира, этого было бы недостаточно. Ты не римлянка. И не жена мне. Что она возразила бы, так и осталось неясным, ибо Цезарь закрыл ей рот поцелуем. Слиш-ком чувственным, чтобы его прерывать. Но где-то в уголке сознания она сохранила весь этот разговор, намереваясь как следует все обдумать. И всю зиму она думала, пока важные римские легаты сновали туда-сюда по их дому, сю-сюкали с ее сыном и возлежали на пиршественных кушетках, ведя бесконечные обсуждения нудной армейской рутины. «Я не понимаю, и он ничего мне не объяснил. Моя кровь намного лучше крови любой римлянки! Я – дочь царя! Я – мать царя! И мой сын должен стать царем Рима, а не гельветов. Загадочные ответы Цезаря не имеют смысла. Неужели он думает, что я что-нибудь пойму без объяснений? Может быть, лучше спросить совета у сведущей женщины? У какой-нибудь рим-лянки?» Итак, пока Цезарь занимался приготовлениями к всегалльской конференции в Самаробри-ве, Рианнон кликнула писаря из эдуев и продиктовала ему письмо на латыни к одной знатной римской матроне, госпоже Сервилии. Выбор адресата доказывал, что римские сплетни просачи-ваются всюду. Пишу тебе, госпожа Сервилия, так как знаю, что ты много лет была близким другом Цезаря и что, когда Цезарь возвратится в Рим, он возобновит свою дружбу. Так говорят здесь, в Самаробриве. У меня сын от Цезаря, ему сейчас три года. В жилах моих течет царская кровь. Я – дочь Оргеторига, царя гельветов. Цезарь забрал меня от моего мужа Думнорига, вождя племени эдуев. Но когда мой сын родился, Цезарь сказал, что он будет вос-питываться как галл в Длинноволосой Галлии, и настаивал, чтобы у него было гал-льское имя. Я назвала его Оргеторигом, но хотела бы, чтобы он звался Цезарем Ор-геторигом. Мы, галлы, считаем абсолютно необходимым, чтобы у мужчины был хотя бы один сын. По этой причине наши мужчины, особенно знатные, берут себе несколько жен, на случай если какая-то будет бесплодной. К чему мужчине заботиться о своем возвышении, если у него нет наследника? У Цезаря, кроме нашего сына, ни одного наследника нет. Но он почему-то не хочет, чтобы маленький Оргеториг стал его преемником в Риме. Я спросила его почему. Он ответил, что я не римлянка. То есть недостаточно хороша. Даже если бы я была царицей мира, римлянки для него все равно были бы выше меня. Я ничего в этом не понимаю и очень сержусь. Госпожа Сервилия, можешь ли ты научить меня понимать Цезаря? Писец-эдуй унес восковые таблички, чтобы перенести письмо на бумагу. Затем он снял с него копию, которую отдал Авлу Гиртию для предъявления Цезарю. Гиртий как раз шел к гене-ралу с докладом о треверах и Лабиене. – Он разбил их. Цезарь с подозрением посмотрел на секретаря. – И? – И Индутиомар мертв. – Невероятно! – Цезарь был поражен. |
