|
У демократов всегда так: они предлагают безмозглым идиотам выбор кандидатов, а потом удивляются, почему выбраны одни дураки. Народу нужен царь, а не люди, которые каждый раз меняются по чьему-то желанию. То одна группа выгадывает, то другая, но весь народ – никогда. Царь – вот единственный ответ. – Цари для нас ушли в прошлое. Верцингеториг вдруг хихикнул. – И это мне говорит римский царь! Ты ведь царь, Цезарь! Это видно по тому, как ты хо-дишь, как говоришь, как смотришь, как относишься к людям. Ты – Александр Великий, ненаро-ком поставленный дурнями над собой. После тебя все обратится в прах. – Нет, – возразил Цезарь, позволив себе улыбнуться. – Я вовсе не Александр. Я лишь фи-гура, что-то значащая для Рима. Фигура крупная, возможно, крупнее всех, что были. Но все рав-но Рим больше меня. Когда Александр Великий умер, Македония пала. Его страна умерла вме-сте с ним. И не только страна. Он отрекся от своих греческих корней и создал империю, потому что мыслил как царь. Он делал, что хотел, и шел, куда хотел. Он действовал как царь, Верцинге-ториг! Он отождествлял себя с идеей величия сколоченного им государства. Но чтобы эта идея работала, ему надо было жить вечно. А я – слуга Рима, и только. И когда я умру, Рим породит мне замену. Я сделаю Рим богаче, сильнее, могущественнее, но кто-то непременно улучшит мои достижения. Почему? Потому что у нас на каждого дурака приходится по умному человеку. Это замечательная статистика. Гораздо лучше, чем у царских династий. Там на одного достойного правителя приходится дюжина полных ничтожеств. Верцингеториг ничего не сказал. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – Ты не убедил меня, – наконец проговорил он. Цезарь встал. – Тогда будем надеяться, Верцингеториг, что нам никогда не придется выяснять отноше-ния на поле боя. Ибо если мы встретимся там, от тебя ничего не останется. – Голос его неожи-данно потеплел. – Будь со мной, а не против меня! Мы поладим. – Нет, – ответил Верцингеториг, не открывая глаз. Цезарь покинул гостиную и пошел к Авлу Гиртию. – Рианнон подбрасывает мне сюрприз за сюрпризом. Молодой Верцингеториг, оказывает-ся, ее двоюродный брат. В этом отношении галльская знать походит на римскую: все тут друг другу родня. Присматривай за ней, Гиртий. – Значит ли это, что она тоже должна поехать в Лютецию? – Конечно. Ей ведь приятно видеться с братом. Не препятствуй их встречам. Маленькое некрасивое личико Гиртия сморщилось, карие глаза приняли умоляющее вы-ражение. – По правде говоря, Цезарь, я не думаю, что она способна тебя предать. Она души в тебе не чает. – Я знаю. Но она женщина. Она много болтает, делает глупости у меня за спиной. Пишет Сервилии. Глупее поступка нельзя и придумать! Пока меня нет, не говори ей ничего лишнего, Гиртий! Как и все посвященные в это дельце, Гиртий умирал от желания знать, что ответила рыже-волосой Сервилия, но Цезарь сам вскрыл письмо, а потом запечатал печаткой Квинта Цицерона, чтобы никто больше не мог прочитать. * * * Завидев Цезаря с шестью легионами, сеноны сдались без боя. Они выделили заложников и немедля отправили делегатов в Лютецию, где галлы под не слишком бдительным присмотром Авла Гиртия ссорились, дрались, пили и веселились. Кроме того, эти несостоявшиеся мятежники послали отчаянное предостережение карнутам, ужасно напуганные грозным видом новых когорт – в блестящих доспехах и с баллистами самой последней модели. Эдуи просили Цезаря за сенонов, ремы – за карнутов. – Ладно, – сказал он Котию и Доригу. – Я буду к ним снисходителен. Тем более что мечи еще не были обнажены. Я очень хотел бы поверить, что они говорят то, что думают. Но я им не верю. – Цезарь, им нужно время, – не сдавался царь ремов Дориг. |
