|
. Что ты сделал? Она дрожала, но больше от ярости, чем от ужаса. Уверенность, что она оказалась посреди кошмара, что ее одолели галлюцинации безумия, сменилась чувством неизбежности и уверенности, что она знала, что это случилось. Можно подумать, она в мыслях уже несколько раз пережила этот миг. В этот миг она увидела, как в середине креста, словно капелька крови, блестит рубин. Глава 52 Она хотела сказать себе: это кровь. Но она не говорила этого. Она не думала ничего. Она знала. Пришло время, и это случилось. Она могла бы сказать себе: это распятие, это его распятие, но носит его другой священник. Но она отказывалась. Она знала! Это распятие принадлежало мученику, распростертому перед ней без признаков жизни. Это тело было его телом! Этот мертвец был он! Он, он, наконец! Обвинитель!.. враг без лица! Уттаке сдержал слово: я брошу к твоим ногам труп твоего врага! Вот он, проклятый иезуит, у ее ног. Себастьян д'Оржеваль. Он, у ее ног, его тело, которое скоро начнет разлагаться, разбитое, сожженное, умерщвленное сотней способов?.. Мертв! И она, Анжелика, Женщина, которая подвергалась его ненависти, когда он даже не знал ее, стоя перед ним, смотрела на него почти потухшим, умирающим взглядом. Сколько времени простояла она без движения? Может быть, несколько секунд? Может быть долгие минуты? Все это время она не испытывала ни мыслей, ни эмоций. Ни боли, ни ярости, ни ненависти, ни радости, ни триумфа... Вот постепенно она начала приходить в себя, понимать реальность. Она больше не дрожала. Она больше не страдала ни от страха, ни от голода. Внутри она ощущала только пустоту и безотчетную грусть. Вот так победа! До ее ушей доносилось жалобное бормотание, похожее на прибой в Салеме или Голдсборо... Это был зов, душераздирающий до такой степени, что она была потрясена. Можно было подумать, что это какое-то создание жалуется... Она вновь пришла в себя и осмотрела стены старого форта Вапассу, осознала свое одиночество и тело у ее ног... оно издавало время от времени глухие стоны. Она не понимала. Эти жалобы действительно исходили из обожженных губ мертвеца? Если так, то это означало, что он еще жив? Еще раз ей показалось, что она сходит с ума. Она собралась с силами. Нужно было осмотреть его, приложив огромное усилие. Нужно было быть хладнокровной. Была ли она сумасшедшей? Или, если стоны действительно доносились до ее ушей, должна ли была она признать, что он... что он жив? Но в этом случае зачем Уттаке бросил его на пороге? Почему он отдал его живым? Чтобы следовать какому непонятному закону? Чтобы его прикончить? Чтобы его, быть может, съели эти несчастные создания, запертые в старом форте Вапассу? Он что, этого добивался? Спазм сжал ее внутренности. Желудок превратился в горящую дыру. Она почувствовала приступ тошноты и зажала рот рукой. Еда, мясо, горячий бульон!.. Спасение! Жизнь! Она побежала к двери, чтобы изгнать ужасные видения; ее бешенство и возмущение возродили силы, и она вновь отворила дверь. Она выбежала на улицу, крича изо всех сил: - Вернитесь! Вернитесь, индейцы! Вернитесь!. |
