|
Спала ли я? Она смотрела на свои руки, истерзанные льдом. Каждая деталь ее вчерашнего вечера, возникая в памяти, вызывала приступ тошноты. Ее расстройство, ее безумие, ее гнев против Уттаке, ее крики, черная пасть ночи, мешок... И большое черное тело посреди зала, без движения... Она задала себе вопрос. По-прежнему ли это тело там, в соседней комнате? Эта мысль внушила ей ощущение чьего-то присутствия, кто разделял с ней это заброшенное убежище, и это было одновременно страшно и необычно. “По-прежнему ли он там? И если - да, то что дальше?” “Что же ты наделала? - подумала она, похолодев. - Он умирал, а ты его бросила!” Слабая и испуганная, она не пыталась объяснить себе, что заставило ее убежать. - Что за бред меня охватил? Я решила, что это... отец д'Оржеваль?.. С чего я так решила? С того, что Рут сказала ей: "Они выйдут из могил!" Она почувствовала себя безумной и виноватой. Была ли она уверена, что видела блеск рубина? Может быть, это была кровь? Ведь его тело - это одна сплошная рана... Она потеряла голову! - Что я наделала! Медленно, она поднялась, накинула на плечи накидку. В комнате было натоплено, а в коридоре и в зале пар вырывался изо рта. Она продвигалась, держась за стены, в надежде, что все следы вчерашнего кошмара исчезли... Но он по-прежнему был там. Длинный, черный, неподвижный, в середине зала, на том же месте, такой же, каким она его оставила вчера. Остановившись на пороге, она смотрела на него испуганно и не зная, что делать. Некоторые племена покидают стоянки, когда к ним попадает подобная "посылка" с мертвецом. И она понимала их. Но от этого ей было не легче. - Что я наделала! Несчастный умирал. А теперь уже поздно. Мысль, что вождь могавков специально подкинул ей мешок с таким содержимым, чтобы она смогла собственноручно умертвить врага, заставила ее содрогнуться. - Ты не знаешь меня, Уттаке! Ты не понял, кто я такая!.. Она убежала, потому что спазм снова сжал ее желудок. - Что я наделала! Даже если это был он, что абсурдно, я не имела права его бросать. Охваченная жалостью, она подошла и встала на колени возле тела. Она раздвинула обеими руками складки мешка и, словно в средневековых усыпальницах королей, увидела лицо "плакальщика", суровое и радостное в скорби, окровавленное и обожженное. Она думала: "Прости меня! Прости меня!” Это был белый человек, миссионер-католик, француз, иезуит, и теперь она не понимала, что заставило ее убежать. Это был белый, христианин, брат. Ей не следовало бы так поступать. Она отдала лавры победы Уттаке-Дикарю. - Простите меня, отец! Я согрешила. Простите меня, бедный человек! Слезы слепили ее. Но к чему теперь плакать? Что ей теперь делать, когда он умер? И по ее вине. Ее взгляд снова упал на распятие. Рубин был на месте и сверкал. Рубин! Она внимательно разглядела лицо мученика. Кем был иезуит? И почему он носил на шее распятие отца д'Оржеваль? Дрожь пронзила ее. Она различила легкий пар, исходящий от неподвижного лица. |
