– Весело невесело, а все как надо идет. И мы идем. Шагай – вышагивай, дело наше такое. – И по-доброму мягко ладонью подтолкнул Егора – иди, мол.

– Александр, я в город не пойду.

– Что так? – мягко спросил Ганин.

– Не могу.

– Можешь, Егор. Скажи себе: идем, Егор. Никак нельзя не идти, Егор. И сможешь.

– Я как под пулями полежал, – захлебываясь, начал объяснять Егор, – так вот здесь (он положил себе ладонь чуть повыше живота) лопнуло что-то. И шатает и мотает меня с тех пор, как бы тошнит все время.

Помолчали оба, думая.

– Раньше я отчаянный был! – с горечью продолжал Егор. – Никого не боялся! А теперь всего боюсь. В отряде Спиридонова боюсь, сейчас офицера того, перед которым ломался, боюсь.

– Чепуха все это, Егор. Мнение это.

– Александр, я в город не пойду.

– Ты, браток, пока не шуми, на открытом месте руками махать нам не резон.

Под кустами в тени, Ганин и Егор прилегли, отдыхая.

Ганин вяло кусал от краюхи, поглядывая на Егора, ждал.

– Кончилось бы все скорее, – с сердцем сказал Егор.

– Победит всех наш Бова-королевич, тем и кончится, а то его победят – и тоже конец.

– А мне, что так, что этак. Все равно плохо.

– Да, Яша цыкает на тебя, будто ты его личный холуй.

– Так знает, что деваться мне от него некуда. Потому и вьет из меня веревки, как хочет.

– Это почему же?

– Кровь на мне, солдата того кровь. Дорога мне в другую сторону заказана.

– А если от крови отмоешься?

– Воды такой нет, – и Егор с надеждой посмотрел на Ганина.

* * *

– Ну, – спросил Кареев. В своем кабинете он сидел почетным гостем – верхом на стуле, положив подбородок па спинку его. За столом был Мокашев.

– Здравствуйте, ваше благородие, – Ганин не торопился.

– Здравствуй го, господин Ганин, – холодно поздоровался Мокашев.

– Ты, Саня, свои шутки брось. По делу пришел – дело давай, – трудно произнес Кареев (мешало то, что подбородок лежал на спинке стула).

– Вот я, живой. И все дело.

– Надо понимать так, что связь губернского пролетариата с отрядом Спиридонова налажена? – спросил Мокашев.

– А есть он здесь, бунтующий пролетариат? – вопросом на вопрос ответил Ганин.

– К большому моему сожалению есть, – подтвердил наличие бунтующего пролетариата Кареев. – Только тебя вот про этот пролетариат спрашивают, – и Кареев большим пальцем через спинку стула указал на себя.

– Ну, с ним пролетариатом у Спиридонова связь крепкая, – весело сказал Ганин.

– А мне он показался неглупым парнем, – признался Мокашев.

– Надеялись, что шлепнет меня Спиридонов?

– Зачем так – надеялся, скажем – опасался.

– Он не дурак, Георгий Евгеньевич. Хвастун немного – это конечно. А так – ловок, стервец.

– Он ловок, ты ловок, не много ль ловкачей, Саня? – Кареев слез со стула, подошел у Ганину, положил руки ему на плечи, рассмотрел глаза.

– Я для вас ловчу, Валентин Андреевич.

– Ладно, – Кареев подумал и добавил: – Верю. Теперь по порядку.

– Взять их на болоте, в их берлоге, когда они отрядом, нету никакой возможности. Перекрывают единственную тропу – конец, к ним и на козе не подъедешь. Да, и не отряд страшен. Не будет Спиридонова, мужики сами по деревням разбегутся. Спиридонова одного брать надо. Или убить.

– Вы можете это сделать? – спросил Мокашев.

– Боюсь, в этих делах по сравнению с ним я – щенок.