– Разберитесь. Пришли, Ольховка.

Чуть всхолмленная стояла в поле Ольховка, берегом уходя вниз к реке. От Ольховки навстречу отряду белой пыльной дорогой шел человек с непокрытой головой.

Не дойдя до человека метров пятьдесят кареевский конь остановился, отрабатывая дробный шаг на месте. Тут же унтер скомандовал: «Стой!» Остановился и человек. То был Егор.

– Ваше благородие и господа солдаты! – глухим голосом закричал Егор. – Виноватый один я. Берите меня. Берите выкуп – общество собрало по дворам все, что есть. Не трожьте людей. Не трожьте деревню. Не тревожьте общество.

– Взятку предлагаешь, скотина? – от голоса Кареева конь под ним пошел на Егора боком. Ротмистр осадил коня и продолжил: – Иди в деревню и собирай сходку. Можете виселицу поставить. Я за здоровую инициативу.

– Общество хотело, чтоб по-хорошему! – опять закричал Егор и лег на дорогу в пыль. Расчетливо ударил пулемет, сразу же уложив нескольких солдат. Бил пулемете близкого расстояния из замаскированного укрытия, бил очень короткими очередями, явно прицельно. С разных сторон затрещали винтовочные выстрелы.

С первой очередью слетел, почти упал с коня ротмистр Кареев. Сперва затих на дороге, потом отполз в канаву. Лежал, глядел, скрипя зубами, как бессмысленно мотались его солдаты. Как падали они от страха или от пуль. Оставшиеся в живых разбежались, наконец, залегли.

Замолк пулемет, замолкли и винтовки. Стало пусто и тихо, только кареевский конь безумно крутился на дороге. Потихоньку и он успокоился, оглядел местность прекрасными очами и, легонько звякая свободными стременами, коротким жеребячьим галопом направился от пороховой металлической гари к настоящему человеческому запаху – в деревню. Коротким жеребячьим галопом.

А на неприметном холмике появилась фигурка человека. Он был виден всем, этот человек в пригнанной военной форме складный, ловкий, дерзко самоуверенный. Человек сказал громко и ясно:

Я, комиссар пехотно-пулеметных курсов РККА Яков Спиридонов, с сегодняшнего дня принимаю команду над повстанческой бригадой деревни Ольховки. Оставшаяся в живых белогвардейская сволочь может передать своим недорезанным генералам, что деревня Ольховка является территорией РСФСР и всякое посягательство на нее будет караться смертью.

От обиды белые начали постреливать.

– Я негордый. Я лягу, – объявил Спиридонов и, действительно, лег рядом с пулеметом. Подполз Егор. Он задыхался и плакал.

– Ты что трясешься, дурашка? – ласково спросил Спиридонов. Егор поднял на него глаза и икнул. И еще раз икнул.

– Радоваться надо, Егор. Двое только оттуда ушли – офицерская лошадь, да ты.

– Их всех надо убить, – в беспамятстве сказал Егор.

– Всех не убьешь, – задумчиво разъяснил Спиридонов.. – Мало нас, чтоб в атаку идти. Да и не поднимешь вас, лапотников. До темна постреляем, а ночью они уйдут. Человек двадцать уйдет. И офицер уйдет. Скользкий, подлец!

* * *

Через Темный двор быстро шел деловитый Спиридонов, шел легко прихрамывая и размахивая листом бумаги. Подошел. Заглянул в окно. Анна сидела за столом с карандашом в руках – проверяла тетради, Спиридонов вздохнул, открыл твердым пальцем оконные створки и, положив руки на подоконник, а подбородок на руки, спросил заискивающе:

– Ты что делаешь, Аня?

– Дрова рублю, – ответила, не оборачиваясь, Анна.

– Я зайду, а?

Анна встала из– за стола, подошла к окну, сказала ненавистно:

– Я волнуюсь, я жду, я места себе не нахожу, а ты пропадаешь неизвестно где. Стрельба уже два часа как кончилась. Что я могу подумать? Если тебе недороги наши отношения, уходи сейчас же и не приходи больше.