Водила примолк. Теперь он был уверен, что его взяли не какие не менты, а, скорей всего, группировка соперничавших с Рындиным конкурентов. Может даже те, которые устроили разгром в офисе…

Прошлый его конвойный опыт был, как нельзя, кстати. В таких случаях всегда лучше всего молчать, пока не прикажут: говори!

За Московской кольцевой погнали к станции Бутово, но к самой платформе не подъехали, а повернули влево. Машин тут было не очень много.

Теперь Михалыч понимал, насколько опасно положение, в которое он попал.

Где-то над ними автобаном по Симферопольскому скоростняку проносились машины. Миновав безлюдные зимой клубничные плантации, выглядевшие как одно заснеженное поле, тянущееся до опушки ближайшего леса, Виктор свернул на просеку, погнал в глубь чащи. По обе стороны тянулся редкий заснеженный лес.

Быстро темнело.

Виктор, наконец, выбрал место. Затормозил. За всю дорогу он не промолвил ни слова. Вышел из машины. Осмотрелся. Потом открыл дверцу рядом с водилой.

— Выходи, душегуб… Отстегни его, Настя!

Анастасия отстегнула наручники. Водитель размял затекшие руки.

Чернышев, не удержавшись, хмыкнул:

— «Кавказский пленник»… Кино, небось, смотрел, а? Иди давай…

Он повел его вглубь леса.

Водила ковылял, как раненая утка.

Метрах в пятидесяти, уже в чаще, остановились. Виктор полез в карман, достал фонарик и стал освещать сосны. Выбрав одну, стоящую в отдельности, он поставил водителя к ней спиной и тщательно прикрутил его шнуром к стволу на уровне груди и у щиколоток.

Тот уткнулся подбородком в воротник куртки. Кричать, звать на помощь было бесполезно.

Анастасия стояла поодаль. Виктор достал фляжку, отвинтил крышку. Протянул Анастасии:

— На хвати!

Она приставила горлышко ко рту и хлебнула несколько раз. Это был коньяк.

— Еще! Еще говорю! — Чернышев жестко пододвинул ей горлышко фляги.

Она послушно сделала еще несколько глотков.

— А теперь отойди, встань вон за тем деревом, — он показал Анастасии за мощный старый дуб. Подождал, пока она заняла защищенную позицию. — А я сейчас. Мне надо кое-что захватить из машины…

Привязанный к сосне водила шмыгал носом. Смирился ли он со своей судьбой? Готов ли был к той уачти, которая ему, выродку, была уготовлена?

Сколько так они ждали, Анастасия не знала. У нее затекли ноги, коньяк мельтешил в глазах цветными и теплыми пятнами. А может, полосами, — как тигриная шкура?

Наконец, Чернышев вернулся.

Теперь у него в обеих руках было по гранате.

— А, вот они, мои родненькие! Из Афгана, красавицы! — Он картинно поцеловал их. В последний момент положил сбоку на снег.

Анастасия, буквально, окаменела. Стояла не шевелясь, наблюдая, как Чернышев занялся руками своей жертвы.

Сначала он освободил их от наручников. Затем тщательно прикрутил вместе обе кисти. Свободными оставил только ладони.

Лицо водилы походило теперь на посмертную маску. Прежняя уверенность в себе исчезла, от туповатого равнодушия и деловитой жестокости, какие еще недавно читались на его лице, не осталось и следа. В глазах бился животный страх.

Виктор поднял одну из гранат, поднес к лицу водителя. Посветил фонариком.

— Как тебя зовут-то?

— Михалыч! — прохрипел тот.

— Ну вот что, Михалыч! Тебе воевать пришлось?

Привязанный энергично замотал головой.

— Я после войны родился.

— Тебе просто повезло. Сберег нервы… Как там у тебя с ними? В норме? Сейчас проверим.

Привязанный шумно втянул носом морозный воздух.

— Пробирает?! А когда люди, которых ты увозил к Рындину, просили тебя, умоляли: отпусти, мол, — ты их отпускал? Не отпускал… Вот ведь вертихвостка — судьба.