Какого хрена он вообще тут делает? Он же водселя от собственной задницы не в силах отличить! Кто вообще позволил ему забраться в этот транспортный корабль? Неужели старик Весс не понимает, насколько его сынок опасен для окружающих? На кон поставлено все, но почему при этом никто ни за что не отвечает?

Иссерли понадобилось еще несколько минут, чтобы взять себя в руки и осознать, что она просто впала в истерику. В тихую, безмолвную истерику. Даже поняв это, она все равно не могла начать рассуждать здраво. На протяжении всего дня на нее то и дело накатывали какие-то приступы безрассудности, которые угрожали захлестнуть ее всю без остатка. Только усилием воли она могла заставить себя вернуться к насущным делам. Гнев на Амлиса Весса, паранойя, которую вызывали у нее Энсель и его приятели-недоумки, – все это следовало отложить до возвращения домой. (И все же: удивительное дело, ни один из мужчин не встал на ее защиту, когда Весс принялся обвинять ее. Что это – обыкновенная мужская солидарность или тут что-то другое?) Не надо об этом думать, лучше проверь, сколько там горючего осталось в баке.

Бак оказался почти пуст. Надо немедленно заправиться.

Да и желудок, как вдруг заметила Иссерли, уже несколько часов пустовал, и она чувствовала голод на грани обморока. Боже, сколько времени прошло с тех пор, как она в последний раз ела? Сутки? Да еще бегала как безумная большую часть ночи, вместо того чтобы спать.

Если честно признаться, выехав в таком состоянии на дорогу, она сама напрашивалась на беду.

Когда Иссерли остановилась в Килдари, чтобы заправиться на станции техобслуживания «Гараж Донни», она ощутила невероятную усталость и головокружение. О, если бы она могла с такой же легкостью заправиться сама! В ожидании, пока освободится окошечко кассы, к которому стояли в очереди несколько водителей, Иссерли проскользнула в магазин и принялась жадно рассматривать пакеты с едой, выставленные на стеллажах под тусклым светом флюоресцентной лампы. Но всю эту пищу, увы, не стало бы есть ни одно разумное существо.

И все же, если хорошенько поискать, что-нибудь можно подобрать. Это всего лишь вопрос правильного выбора. Но сделать его непросто. Последний раз, когда она рискнула и съела какую-то водсельскую еду, провалялась в постели трое суток.

В нерешительности Иссерли принялась осматривать магазин, чтобы выяснить, не продаются ли в нем за пять или за десять фунтов кассеты с записями Джона Мартина или тех, других, музыкантов, имена которых были похожи на названия кошачьих консервов. Но в магазине не продавалось никаких кассет вообще.

Кстати, о водсельской еде и связанных с ней неприятностях: возможно, ошибка заключалась именно в том, что она выбрала нечто, выглядевшее один в один как прессованный брикет из вареной кожуры серслиды. На этот раз нужно выбирать пищу исходя не из внешнего вида, а из состава. Она была просто обязана выбрать на этот раз что-нибудь подходящее: риск свалиться с ног от голодного обморока перевешивал опасность отравления.

Очередь таяла на глазах; Иссерли следовало немедленно заплатить за бензин, если она не желала привлечь всеобщего внимания. Она извлекла пакете хрустящим картофелем из маленькой металлической корзины и не без труда прочитала напечатанный микроскопическим шрифтом на блестящей упаковке список компонентов. На первый взгляд там не было ничего экзотического: одна картошка, масло и соль. Мужчин на ферме в столовой регулярно кормили чем-то из картошки в том же духе, хотя масло, разумеется, использовалось совсем другое.

Торопливо складывая в голове цифры, Иссерли выбрала три пакета хрустящего картофеля, коробку шоколадных конфет и номер «Россшир Джорнел», что составило в сумме как раз пять фунтов.

Через четверть часа машина Иссерли уже стояла на холостом ходу на парковке, а сама она, наклонившись над урчащим двигателем, соскабливала пушистый снег с ветрового стекла краем ладони.