Идея написать роман комментарий пришла к Набокову в конце 50 х, когда он работал над подробным англоязычным комментарием к «Евгению Онегину».

В. В. был ужасно недоволен корявыми английскими переводами Пушкина, и раздражали его не столько утраченные интонации оригинала (хотя и они, конечно, тоже), сколько банальные ляпы в местах, где переводчики жертвовали сутью стиха ради хорошей, яркой рифмы и смысл строки при переводе часто менялся чуть ли не на противоположный .

И в этом контексте «Бледный огонь» выглядит именно как попытка Набокова обыграть (и спародировать) идею художественного перевода и толкования/комментирования книг (в особенности – поэзии).

Структурно роман (точнее – его сюжет и замысел) построен именно на этом – на ложных толкованиях и корявых переводах, иногда до неузнаваемости искажающих смысл текста.

Намек на это есть уже в названии, которое отсылает нас к строчке Шекспира: «The moon's an arrant thief, / And her pale fire she snatches from the sun» («Луна – это наглый вор, / И свой бледный огонь она крадет у солнца»).

Название можно понимать двояко. С одной стороны – это мотив кражи чужой славы, зависти и противостояния автора и толкователя в борьбе за смыслы. С другой стороны, под «бледным огнем» здесь понимается переведенный и/или «откомментированный до неузнаваемости» текст, утративший свой настоящий свет/смысл.

Сам роман состоит из двух частей:

1. Поэма из 999 строк за авторством Джона Шейда;

2. Построчный комментарий к поэме, написанный университетским коллегой Шейда, Чарльзом Кинботом.

Набоков безжалостен к своему герою комментатору филологу (даром, что сам много лет зарабатывал на жизнь именно этим).

Кинбот – поклонник, близкий друг и толкователь творчества Джона Шейда, без конца хвастается/бравирует своей дружбой с великим поэтом, но при этом, комментируя его стихи, допускает досаднейшие ошибки, цитирует не те источники и, ослепленный собственной самоуверенностью, делает очевидно неверные выводы. Даже когда речь идет о названии поэмы (собственно, «Pale fire»), он умудряется накосячить и не замечает отсылки, потому что использует не оригинальный текст Шекспира, а корявый перевод с английского на свой родной (зембляндский) язык.

Набоков всю жизнь получал (и до сих пор получает) от критиков упреки в том, что его проза симметрична, как математическая теорема, а сюжеты настолько продуманны, что напоминают скорее шахматные задачи, чем жизненные ситуации.

«Бледный огонь» изначально производит такое же впечатление – он кажется чисто филологическим текстом, лабиринтом аллюзий, насмешкой над нерадивыми толкователями/переводчиками. Во всех этих интертекстуальных играх разума, помимо прочего, можно увидеть, конечно, и тычок локтем в ребра Борхесу – главному (и самому известному) в XX веке специалисту по толкованию чужих текстов.

И все же при внимательном чтении (и особенно – при перечитывании) «Бледный огонь» вовсе не кажется «холодным» и «безжизненным» (а эти ярлыки преследуют его с самого момента публикации).

Было бы нечестно и глупо трактовать эту книгу лишь как издевку над переводчиками и толкователями. Ну подумайте сами: разве станет писатель сочинять огромную поэму и создавать вокруг нее сложнейшую мифологию лишь для того, чтобы досадить кому то? Я думаю, нет. В конце концов, есть миллион более простых и менее энергозатратных способов послать своих комментаторов в жопу.

На деле же (какую бы цель ни ставил перед собой Набоков) «Бледный огонь» – это в первую очередь история о непостижимости настоящего, история об искажениях и ложных смыслах, которые всегда неизбежно возникают между автором и его по/читателями. История грустная и даже трагическая (напоминающая притчу о Вавилонской башне).