Николай Лейкин. Под южными небесами
I.
Стояла теплая ясная осень, но по ночам температура воздуха значительно понижалась. Каштановыя деревья и белыя акации на парижских бульварах давно уже пожелтели и обсыпали тротуары желтым скоробившимся листом. Стоял конец сентября по новому стилю. Был девятый час утра. Каретка общества "Урбен" с кучером в белой лакированной шляпе, выехав из улицы Ришелье в Париже, давно уже тащилась к самому отдаленному от парижскаго центра железнодорожному вокзалу - к вокзалу Орлеанской железной дороги. Рядом с кучером стоял большой дорожный сундук, залепленный самыми разнообразными цветными бумажными ярлыками с надписями городов и гостинниц. В каретке среди саквояжей, баульчиков, картонок со шляпами и связки с двумя подушками, завернутыми в пледы, сидели русские путешественники супруги Николай Иванович и Глафира Семеновна Ивановы. Николай Иванович курил, выпуская изо рта густыя струи дыма. Глафира Семеновна морщилась и попрекала мужа. - На минуту не можешь обойтись без соски,- говорила она и кашлянула.- Учись у французов. Они курят только после еды, а ведь ты как засосешь спозаранка, да так до ночи и тянешь. Все глаза мне задымил... И в нос, и в рот... Брось... - Да уж докурил. Две-три затяжки только...- спокойно отвечал муж. - Брось, тебе говорят! Ты видишь, мне першит! Она вырвала из руки мужа папироску и выкинула за окно кареты. Карета переехала уже два моста и тащилась по набережной. - Удивительное дело: сколько раз мы ездили за границу и ни разу не были в Биаррице,- сказал супруг после некотораго молчания. - Да ведь ты-же...- опять набросилась на него Глафира Семеновна.- Всякий раз я говорила тебе, что у меня ревматизм в плече и коленке, что мне нужны морския купанья, но ты не внимаешь. Еще когда мы были на последней Парижской выставке, я у тебя просилась сездить покупаться в Трувиль... - В первый раз слышу. - Ты все в первый раз слышишь, что до жены касается. У тебя уши уж так устроены. А между тем, в Париже на выставке я даже купила себе тогда купальный костюм. - Ты купила себе, насколько мне помнится, красную шерстяную фуфайку и красные панталоны. - Так ведь это-то купальный костюм и был. И так зря, ни за что тогда села у меня в Петербурге моль этот костюм. - Ну, матушка, если в таком костюме, какой ты купила тогда в Париже, купаться даме при всей публике, то мое почтение! Совсем на акробатический манер... - Молчите. Что вы понимаете! - Понимаю, что срам... - Но если это принято и дамы купаются в костюмах, которые еще срамнее, так неужели-же мне отставать? В чужой монастырь с своим уставом не ходят. Впрочем, ведь на купальные костюмы мода, как и на все другое. И я, как приеду в Биарриц, сейчас-же куплю себе там самый модный купальный костюм. - Только уж, прошу тебя, поскромнее. - Не ваше дело. Какой в моде, такой и куплю. - Декольты-то этой самой поменьше. - Мне нечего утаивать. У меня все хорошо, все в порядке. А если так принято... - Но ведь ты дама хорошаго купеческаго круга, а не какая-нибудь, с позволения сказать... - Если есть чем похвастать, то отчего-же не похвастать и даме из хорошаго купеческаго круга? Ведь если-бы дама тайком от мужа, а тут... Решительно ничего не вижу предосудительнаго. Но главное, на морских купаньях это принято,- закончила Глафира Семеновна тоном, не допускающим возражения и умолкла. Умолк и Николай Иванович. Он видел, что жена уж начинает его поддразнивать, и знал по опыту, что чем больше он будет ей возражать, тем сильнее она закусит свои удила и будет его поддразнивать. Это состояние супруги он обыкновенно называл: "закусить удила". Карета подехала к самому вокзалу Орлеанской железной дороги, закоптелому и грязному на вид, и остановилась у подезда. К карете подскочили носильщики в синих блузах с нумерами на форменных фуражках и стали вынимать из кареты багаж. |
