|
Но бабка тут же загнала в спальню, прикрикнув строго. Девчонке до слез обидно. Но попробуй ослушаться? Бабка капризов не признает. И наказать сумеет. Не возьмет на печку, не расскажет сказку. А Ленке так хочется хоть краем глаза увидеть, как взрослые включат телевизор. Она тихо приоткрывает двери. Смотрит в щель. Но что это? Никто и не собирается включать телик! Почему он так же сиротливо стоит на полу с черной, пустой мордой и молчит, если Ленка ждет, когда же он оживет? А бабка с Николаем и не думают его включать. Сидят на диване, говорят тихо, двери закрыли, чтоб никто не слышал их. Но от Ленки не посекретничать. Та, ухо к щелке, затаилась, слушает.
— Не могу я так, Миколай! Забери свой киношник. Без него проживем. Дорогая вещь. Чем тебе возмещу его? — Ты мне жизнь спасла! О чем говоришь? Разве этим рассчитаюсь? По гроб перед тобой в долгу. — Закинь! Сколько подсобил! Мы помним. Это — уже лишнее. Не мучь, не согласна я! Не возьму. Такое нынче и родне не дарят! И у тебя деньги не лишние. Небось ноги об их не вытираешь. А и мы не нищие. Не побираемся. Насобираем, купим себе сами. «Когда купите? Вон сколько собираетесь и все никак не получается. Сколько мультиков пропустили. А теперь, когда сам Миколай принес, брать не хочешь. Совсем меня не любишь!» — сопнула Ленка обиженно и глубже спряталась за дверь, чтоб ее не приметили. — <style name="5Sylfaen9pt">Яуже купил его. Не везти же обратно в магазин! Прими на память от меня! — просил Николай. — Мы тебя и без того всегда помним. И вспоминаем добром. А эта штука — обидная! Выходит, что взяли тебя из выгоды. Наверное, обдиралами нас считаешь. — О чем ты, Варя? Если б так, не заехал бы! — Тогда унеси с глаз моих. Забидел за что? — Не тебе, детям привез! — Они— мои внуки! — Помилуй! Хочу им приятное сделать! — Пока малы — не понимают. Взрастут, меня осудят. Не хочу! Всяк своей жизнью живет. И пониманье свое имеет. — Варя, не обижай. Отталкивают лишь руку врага! Разве таким меня считаешь? — Ворогов в дом не пущают. С ними не говорят. — Варь! Тебе подарки дарили когда-нибудь? — То как же? Вася, Стешка, Саня, Сережка. Но они свои… — глянула на Николая с укором. И тот понял. Вздохнул. Но никак не мог решить свою судьбу. Боялся ошибиться, стать еще несчастнее, чем был. А хватит ли сил пережить новое крушение? Ведь и возраст, и силы уже не прежние. Варвара сказала все и теперь, сжавшись в большой комок, ждала, понял ли ее Николай, что решит, что ответит? — Варюха!<style name="5Sylfaen9pt"> Ятак много бит этой жизнью, что не только кому-то, самому себе не верю! Все от меня отвернулись и отказались. Все, кто был дорог и любим — предали! Наверно, проклял меня кто-то, что следом за мной зло стоит. И за все доброе — в благодарность горе получаю. Не могу и тебе это пожелать, разделить злую участь. Как и все, проклянешь день встречи. Я такого не хочу! — Что ты в этом смыслишь, Миколай! — глянула с укором, поняв отказ, и, вздохнув тяжко, встала, пошла на огород. Никому ничего не сказав. Там, в самом конце участка, стояла неприметная лавка. На ней отдыхала, заморившись, на ней плакала. О том никто не знал. Вот и теперь никто не найдет и не увидит. Никто не осудит ее… «Столько ждала тебя! Ан и нонче отрекся. Чем не угодила? Чем забидела? Заявился, ясно солнышко! Думала, что навовсе возвернулся. Он же гостем пожаловал. На что бередишь душу? Ну на что прикатил сюда? Уж лучше б мимо пронесло тебя, чем вот так — в наказание мне!» — вытирала баба слезы. Колька вышел из зала следом за Варварой и предложил Евгению: — Пошли покурим на дворе! — Ну что? Не склеилось? Отказала баба? — глянул Женька на Калягина. |
