|
Все окна административного корпуса разбиты вдребезги, огражденья во многих местах повреждены, часовые вышки — тоже… На работу никто не вышел. Семнадцать человек на дежурной машине сбежали па волю. А все бабкари и пятеро оперативников закрыты в штрафном изоляторе. Телефонная связь повреждена. Овчарник сгорел дотла! Заключенные бунтуют! Требуют суда над администрацией. И решили добиваться своего! Если приедет комиссия, кое-кому придется жарко.
Комиссия приехала на третий день. А следом за нею, на двух машинах, новые охранники…
Они быстро разогнали заключенных по баракам. Не уговаривали. Убеждали шоковыми дубинками. Быстро выпустили из шизо бабкарей и оперов.
Их, проведенных по двору под охраной, в последний раз увидели заключенные.
Колька лежал, отвернувшись к стене, накрепко сцепив зубы от боли, разламывающей плечо, когда кто-то подошел и сказал:
— Калягин, вы спите?
— Какой черт! Плечо отваливается! — подумав, что его навестили зэки, пожаловался человек.
— Повернуться сможете?
Николай увидел пожилого офицера в форме внутренних войск.
— Расскажите, что произошло с вами?
Николай недоверчиво оглядел капитана. Сцепил зубы.
— Не нервничайте. Нам нужно разобраться в случившемся. Вспомните все! — сел у постели.
Николай рассказывал через стон. Человек записывал. Иногда что-то уточнял. С час проговорив с Николаем, осмотрел следы от покусов, рваное, гноящееся плечо. И сказал, словно процедил сквозь зубы:
— Сволочи, такого мужика чуть не сгубили!
А еще через три дня врач больнички оповестил:
— Начальника уволили. Назначили нового. Завтра приезжает принимать зону. Говорят, тертый <style name="2">мужик. Колыму прошел. Конечно, не заключенным. Но в его зонах всегда был порядок…
Через десять дней Николай почувствовал облегченье. Плечо перестало гноиться и ныть. Ноги стали заживать. И доктор уже не навещал Николая по ночам. Не будил уколами.
В конце второй недели ему сняли швы.
— Новый начальник тюрьмы вас хочет увидеть, — сообщил Николаю врач, едва тот переоделся.
Калягин от неожиданности на стул плюхнулся:
— Ему что нужно от меня?
— Не знаю, батенька. Мне сказано, я передал. Вас ждут, — указал на охрану.
«Пропал! Теперь всех собак на меня повесят. Во всех бедах обвинят. А ведь до воли всего-то полгода осталось!» — сдавило сердце.
— Проходите, Калягин! А вы — свободны! — сказал охраннику новый начальник зоны. И, оглядев Николая, спросил: — Как себя чувствуете?
— Теперь нормально, — ответил коротко.
— Завтра мы отправляем вас на условное, досрочное освобождение. Будете жить с семьей в Красноярске, работать на стройке. Но, конечно, не на прежней должности. До полной свободы придется немного подождать. Но это уже не зона. Каждый свой шаг придется хорошо обдумывать. Спотыкаться нельзя. Чтоб не было плохих последствий. И работать на полной отдаче. Ибо только это поможет вам. Случившееся постарайтесь забыть поскорее. Это в ваших интересах. Оно и на воле не все гладко складывается. Иначе не было бы зон на земле. Еще, и это — последнее. Удачи вам во всем. Пусть наша с вами встреча станет первой и последней…
Николай покинул зону ранним утром следующего дня.
…Красноярск, как и прежде, жил своею обычной жизнью. Никто не обратил внимания на человека, идущего к дому. Здесь он не был два с половиной года…
Дрожал каждый мускул, ноги подкашивались. Как встретят? Ждут ли его? Ведь о его возвращении никто не знал.
«Свалюсь как снег на голову! Вот Арпик удивится! Хотя она на работе, наверное. |