Сестра вытащила из кармана маленькую брошюру и положила на постель комиссара. «Клэри Глаубер. Смерть как цель и смысл нашей жизни. Практическое руководство», – прочитал он.

– Не позвать ли мне доктора Марлок? – спросила она, преисполненная триумфа.

– Нет, – ответил комиссар, продолжая держать в руках «Смерть как цель и смысл нашей жизни». – Она мне не нужна. Отодвиньте в сторону занавес и откройте окно.

Занавес был отодвинут, а свет погас. Старик выключил также и ночник. Массивная фигура сестры появилась в освещенном прямоугольнике двери; однако прежде чем она ушла, комиссар спросил:

– Минутку, сестра. Вы превосходно ответили на все мои вопросы. Скажите, есть в этом доме карлик?

– Конечно, – ответила та. – Вы же его видели. – Затем ушла.

«Все это чепуха, – подумал он. – Я уйду из третьей палаты. Не так уж это сложно. Нужно только позвонить Хунгертобелю. Я слишком болен, чтобы предпринять что‑либо серьезное против Эменбергера. Завтра вернусь в Салем».

Он был испуган и не стеснялся признаться себе в этом. На улице была ночь, а его окружала темнота комнаты. Старик без движения лежал на постели.

«Когда же я услышу колокола?» – подумал он.

Колокола Цюриха, возвещающие наступление Нового года. Где‑то часы пробили двенадцать. Комиссар ждал. Другие часы пробили двенадцать, затем еще одни. Все те же двенадцать безжалостных ударов, как молотком в окованную медью дверь.

Ни звука. Ни крика, ни всплеска счастливой толпы. Новый год прошел молча.

«Мир умер, – подумал комиссар. – Мир мертв».

Он почувствовал капли холодного пота, стекавшего со лба. Старик лежал без движения, широко открыв глаза.

Еще раз он услышал издали двенадцать ударов, прозвучавших над пустынным городом. Затем ему показалось, что он погрузился в безбрежное море темноты.

На следующий день он проснулся в сумерках наступавшего утра.

«На этот раз под Новый год не звонили», – вспомнил он.

Палата казалась ему более грозной. Когда зеленовато‑серые тени ночи рассеялись, комиссар увидел, что на окне была решетка.

ДОКТОР МАРЛОК

– Ну, вот вы и проснулись, – услышал Берлах, глядя на решетку окна.

В комнату, все больше и больше наполнявшуюся светом, вошла в белом халате немолодая женщина, обладательница помятого и потухшего лица. Комиссар с удивлением узнал в ней ассистентку Эменбергера, которую он видел в операционной. Он смотрел на нее с отвращением. Не обращая на него особого внимания, она приподняла юбку и прямо через чулок сделала себе в ногу инъекцию, после этого выпрямилась, достала маленькое зеркало и подкрасила губы. Старик следил за ней с любопытством. Казалось, она его не замечала. Постепенно черты ее лица утратили вялость и обрели опять ясность и свежесть. Комиссар вновь увидел женщину, красота которой бросилась ему в глаза, когда он прибыл в госпиталь.

– Понимаю, – сказал старик, медленно и с трудом просыпаясь из своего оцепенения. – Морфий.

– Вы угадали, комиссар Берлах. В этом мире без него жить трудно.

Старик смотрел на потускневшее утро – после снега, выпавшего ночью, начался дождь – и как бы мимоходом спросил:

– Вы знаете, кто я?

– Мы знаем, кто вы, – ответила женщина, все еще прислонившись к двери и держа обе руки в карманах халата.