– Ну что ж, совет помощи бедным должен иметь с полицией более тесный контакт, чем с министерством финансов, – заметил по этому поводу комиссар.
Лютц приготовился уже выслушать нечто более ужасное и с облегчением вздохнул, услышав слова Берлаха;
– Могли бы вы мне сделать одолжение именно сейчас, когда я болен и ни на что не способен?
– Конечно, конечно, – обещал Лютц.
– Знаете что, речь идет об одной справке. Я вообще любопытен, а здесь в постели для гимнастики ума решаю криминалистические ребусы. Разве может старая кошка перестать ловить мышей? Я нашел в «Лайфе» фотографию врача‑эсэсовца по имени Неле, из концлагеря Штутхоф. Наведите справки, что с ним стало. Может быть, он еще жив в какой– нибудь тюрьме. Для этого у нас имеется Интерпол, а с тех пор, как СС объявлена преступной организацией, это ничего не стоит.
Лютц все записал, и они простились.
– Всех благ – и выздоравливайте, – сказал он, пожимая руку комиссара. – Я сообщу вам все, что узнаю, еще сегодня вечером, и тогда вы можете дать волю вашей буйной фантазии. Впрочем, Блатер тоже здесь и рад вас приветствовать. Я подожду его внизу, в машине.
В комнату вошел высокий полный Блатер, а Лютц ушел.
– Приветствую тебя, Блатер, – сказал Берлах полицейскому, часто работавшему у комиссара шофером. – Очень рад видеть тебя.
– Я тоже очень рад, – ответил тот. – Если бы вы знали, комиссар, как вас не хватает! Повсюду не хватает.
– Ну, Блатер, теперь на мое место придет Ретлис‑бергер и запоет по‑своему. Это уж я себе представляю, – ответил старик.
– Скверно, – сказал полицейский. – Впрочем, я думаю, что Ретлисбергер будет тоже рад, когда вы выздоровеете.
Берлах спросил, не знает ли Блатер антикварного магазина на улице Мате, который принадлежит седобородому еврею Файтельбаху.
Блатер; утвердительно кивнул:
– Тот самый, с неизменными почтовыми марками на витрине.
– Сходи туда после полудня и скажи Файтельбаху, чтобы он прислал мне в Салем «Путешествия Гулливера». Это последняя услуга, которую ты можешь мне оказать.
– Ах, ту книгу с лилипутами и великанами? – удивился полицейский.
Берлах засмеялся.
– Знаешь, Блатер, я так люблю сказки!
В смехе комиссара было что‑то загадочное; однако полицейский не отважился его расспрашивать.
ХИЖИНА
Лютц позвонил еще в среду вечером, когда Хунгерто‑бель сидел у постели друга. Немного позже он должен был оперировать и поэтому попросил сестру принести чашку кофе. В этот момент раздался телефонный звонок, прервавший их разговор.
Берлах снял трубку и стал внимательно слушать. Через некоторое время он сказал:
– Хорошо, Фавр, пришлите мне сюда весь материал, – затем повесил трубку. – Неле мертв, – промолвил он.
– Слава богу! – воскликнул Хунгертобель. – Мы должны это отпраздновать, – и закурил другую сигару. – Будем надеяться, что медсестра меня не увидит, – добавил он.
– Уже в полдень она собиралась мне прочесть нотацию, – сказал Берлах, – однако я сослался на тебя, и она ответила, что на тебя это очень похоже.
– Когда же Неле умер? – спросил врач.
– Десятого августа сорок пятого года. Установлено, что он покончил жизнь самоубийством при помощи яда в одном из гамбургских отелей, – ответил комиссар.
– Вот видишь, – кивнул Хунгертобель, – теперь остатки твоих подозрений развеются, как дым сигары. |