Изменить размер шрифта - +

     Обращайтесь в "Пикпюс"
     Это слово, набранное аршинными буквами, прямо-таки било в глаза.
     Ниже, более мелким шрифтом, следовало:
     Транспортное агентство Париж, улица Пикпюс, 101 Итак, человека по имени Пикпюс не существует. Это всего-навсего гротескный образ, рекламная формула. Однажды кто-то сел за столик и написал письмо. Потом заколебался - как подписать? Он посмотрел вокруг, и взгляд его упал на календарь. Пикпюс!
     Не раздумывая больше, да еще, наверно, дурашливо улыбаясь, человек - не обязательно мужчина - поставил подпись: "Пикпюс".
     Остается узнать, кто, сидя за этим столиком на молескиновой банкетке, воспользовался жидкими фиолетовыми чернилами и скверным пером, которые кафе "Спорт" предоставляет своим клиентам.
     Одно ясно человек не ошибся. Он знал!
     - Сколько с меня?
     Мегрэ подмывало унести с собой календарь для своего музея, но он решил зайти за ним позже, когда завершит расследование.
     А почему бы теперь же, пока он в двух шагах от бульвара Бонн-Нувель, не заглянуть к Пру и Друэну? В прошлый раз он так и не повидал хозяев.
     В здании располагалось много учреждений. Лестница была пыльная. На всех окнах третьего этажа, до половины остекленных зелеными витражами, красовались фамилии обоих совладельцев конторы.
     - Господина Пру, пожалуйста.
     - Вы по личному делу?
     - Да, по личному.
     - Господин Пру уже три года как скончался.
     Раздосадованный Мегрэ потребовал у рассыльного, парня с самодовольной улыбкой, провести его к г-ну Друэну. Еще через минуту его принял мужчина лет пятидесяти с недоверчивым взглядом.
     - Садитесь, господин комиссар. Я нашел у себя на столе вашу визитную карточку и должен сознаться...
     - Понимаю, господин Друэн. Но поскольку служебная необходимость обязывает меня задать вам несколько вопросов...
     - Если эти вопросы относятся к кому-то из моих клиентов, вынужден предупредить, что мы гарантируем им полную секретность, более того, считаем себя связанными профессиональной тайной...
     - Скажите, господин Друэн, полагаете ли вы, что Жозеф Маскувен - честный служащий?
     - Будь это не так, я не держал бы его.
     - Он занимал у вас крупный пост? Г-н Друэн встает и приоткрывает дверь, проверяя, не могут ли их услышать.
     - Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства и необъяснимость поступка этого бедного парня, могу откровенно сказать, что держал его скорее из жалости.
     - Он вас не устраивал?
     - Постарайтесь меня понять. Если говорить о добросовестности, его не в чем упрекнуть. Напротив! Он всегда приходил первым, уходил последним.
     Никогда не позволял себе ни прятать под бумагами газету или книгу, ни выскочить покурить в туалет. Никогда не ссылался на семейные неприятности, чтобы выпросить свободный день, - ни мертвых бабушек, ни больных теток! Я сказал бы, он чрезмерно добросовестен.
     - Что вы имеете в виду?
     - Что он маниакально добросовестен.
     Это, вероятно, у него с детства: мне ведь известно, что он приютский.
     Ему всегда мерещилось, что за ним следят, что им недовольны, что его в чем-то даже подозревают. Он был из-за этого настолько уязвим, что у меня просто не хватало духу сделать ему малейшее замечание.
Быстрый переход