Задержанный заявил протест.
- Наверняка Мегрэ распорядился.
- Разве он не у себя?
Начальник распахивает дверь и с удивлением видит двух дам, которые выглядят так, словно провели здесь ночь, и за которыми с кислым видом присматривает Люкас. Начальник машинально кланяется, но тут же отступает, потому что старшая из дам вскакивает, как подброшенная пружиной, и устремляется к нему.
- Кто это был?
- Самый главный начальник, - поясняет Люкас.
- Скажите ему, что я требую, что я должна...
- Невозможно, сейчас время доклада.
Парижское такси едет по грязному проселку между Морсаном и Фонтенбло, точнее, между шлюзами Мор-сан и Ситангетт. Оно уже останавливалось у двух трактирчиков.
- Скажите, хозяин, вы случайно...
Мегрэ показывает фотографии, указывает на одну. Хозяева отрицательно мотают головой. Комиссар пропускает стаканчик.
Ого! Проселок перегорожен - гроза повалила дерево. Дорожники уже на месте и орудуют топорами.
- Скажите, друзья мои...
Рабочие ошалело смотрят на забрызганного грязью толстяка, который курит трубку за трубкой, чтобы не поддаться усталости.
Наконец один из них объявляет:
- Безусловно, этот... Почти каждое воскресенье рядом с песчаным карьером на машине, которая...
Следователь в третий раз звонит Мегрэ.
- Нет, господин следователь... Не приехал, но звонил, что будет через четверть часа... Да... Господин Блез?.. Он в соседнем кабинете с инспектором Торрансом... Грозит обратиться к министру... Да... Нет, не знаю... Эти - по-прежнему... Да, я велел принести им кофе с рогаликами... Мать выпила кофе, от рогаликов отказалась.
Все ждут Мегрэ. Беспокоится даже сам начальник полиции: его со всех сторон засыпают протестами. Мадмуазель Берта, которую комиссар вызвал пневматичкой и на которой ее обычная красная шляпка, тихонько скучает в приемной.
Как изумлены были бы все, включая Пикара, сидящего на скамье в предвариловке, если бы они увидели сейчас комиссара!
Он буквально простерт в глубине такси. Глаза его закрыты. Нет, не совсем. Ровно настолько, чтобы не видеть пейзажа - этих мелких пятен мокрой зелени, с которой стекает вода.
Мегрэ курит трубку. Думает. Играет в старинную игру, где люди - фигурки, которые он терпеливо расставляет по местам.
Это так просто! И так сложно! Не запутай все этот дурак...
Комиссар злится на Маскувена, который, весь в бинтах, все еще лежит в Отель-Дье. Если бы не он...
И тем не менее Мегрэ полон сочувствия к нему. Уж не из-за мадмуазель ли Берты, девушки с ямочками на щеках?
Так просто!
Чтобы разобраться во всем, достаточно было разобраться в Маскувене, щепетильном мошеннике, порядочном человеке, который оступился и терзается угрызениями совести.
Достаточно было сравнить, как сделал бы любой счетовод, доходы с расходами: жалованье служащего Пру и Друэна, с одной стороны; то что он потратил на воспитание Берты и устройство ее в Париже, - с другой.
Так вот, жалованья на это не хватало. А г-н Друэн настоятельно уверяет, что его служащий просто не мог запустить руку в кассу.
На каждой выбоине его подкидывает, и трубка дрожит у Мегрэ в зубах, но он не теряет нить рассуждений, которые повторит в речи на Набережной, когда сведет всех вместе у себя в кабинете. |