– Из дома ни ногой. Моих двое тоже подежурят, приглядят за теми соглядатаями. И за тобой, авантюристка, разумеется. Я тебе обязательно растолкую, чего ты наворотила, но не сейчас. И сию секунду садись за рапорт, тьфу, за изложение своей истории. И редакционной тоже. Полина, псевдонимом Ольга Павлова ты пользуешься только в газете Лизы, мы просмотрели подшивки за год. Выберем, что именно ты делана под этой личиной, вечером прокомментируешь.

– Не надо крайностей. У меня есть вырезки. Но к чему домашний арест, Вик?

– К тому, что ты наивно полагаешь, будто Валентин Петрович не успел сказать лишнего. А он застолбил свой интерес именно к изданию, сотрудника которого убили. Он опомнится. Он уже опомнился. Просто в присутствии твоего муженька и его стволов он не мог ничего предпринять.

– Каких стволов, Вик? У моего, напоминаю, бывшего муженька есть разрешение на ношение. А телохранители, как положено, на рукопашный бой ориентированы.

– Ты говоришь так, будто все еще замужем за ним, Поленька. В котором году тебе велели на этом настаивать? Знаем мы телохранителей этой публики.

– Вик, а почему ты сказал «сотрудника»? Лиза – женщина.

– Слушай, феминистка… А, Бог с тобой. Сиди и пиши: подробно подробно, вдумчиво вдумчиво. Только не рискуй выводы делать и версии выдвигать, задушу.

Выдержит этакое обращение среднестатистическая сударыня? Так что моя «своеобразность» – защитный механизм против мужского неприкрытого честолюбия, незавуалированной самостоятельности, нескрываемой силы и неприпрятанной слабости. Женщины не смеют открыто сочетать все это. Измайлов тем временем догадался меня поцеловать. Эх, такой если и задушит, то не досадно.

Я привычно отшлепала компьютер по податливым клавишам, не ручкой же буквы выводить. Что дальше? Конечно, выдвигать версии и делать выводы. Вик, Вик, если женщина не выставляет напоказ, это не означает, что в ней что то отсутствует.

Мои умозаключения изяществом не грешили. Бывший муж изолировал Севу и навел на меня своих же головорезов. Юрьева прихватили за компанию, потому что пустота городских улиц обманчива, и не было гарантий нашего с Борисом скорого расставания. Это, разумеется, повод, чтобы убить совершенно незнакомого парня. Бедный лейтенант. Потом мне посчастливилось сбежать. Я нарвалась на Валентина Петровича, который, учуяв чужое преступление, соблазнился компроматом. Скорее всего, под действием какой то мерзости в кофе, я разболтала ему свои псевдонимы. Наверное, запутанная, старалась скрыть свое настоящее имя. А возможно, представилась Ольгой Павловой, потому что смерть Лизы произвела на меня мощное впечатление. Мало ли что в насилуемом наркотиком мозгу происходит. Упустить такой «источник знаний», как я, этот лис не мог. В его среде слухи о трупах распространяются быстро. И получить сведения о Лизе из того, что само бросалось под колеса, соблазн непреодолимый. Тем временем муж, получив отчет проколовшихся ублюдков, начал меня разыскивать. А мышка сама бежала в его мышеловку. Оставалось лишь забрать меня от Валентина Петровича, приставить соглядатаев, как выразился Вик, и ждать другого удобного случая. Случая? Зачем? Неужели он деградировал настолько, что перед новой женитьбой решил казнить меня? Какой то английский монарх повелел врачу, когда тот спросил, кого сохранить в сложных родах, обожаемую жену или медлившего выйти в мир сына: «Оставьте ребенка, женщин я найду сколько угодно». Неправдоподобно? А что правдоподобно, кроме физиологии? К слову вспомнилось кое что, не для эстетов. Однажды жарким летом разразилась эпидемия дезинтерии. Читать народу научно популярные лекции заставляли даже кандидатов медицинских наук. И к нам в университетскую аудиторию принесло важного остепененного дядю. Он вещал об отвратительном. О частицах фекалий, попадающих на кожу и одежду, а с них в пишу.