Бёрри в конце концов надоело сидеть в потемках и ждать — его натура не выносила подобного бездействия. Он осторожно стал обшаривать полку над очагом. Чутье, как всегда, его не обмануло: за щербатой миской рука натолкнулась на ручку светильника. Не надеясь, что в нем осталась хоть капля масла, певец все же осторожно вытащил его и поставил на стол. «На худой конец, зажгу лучину, все лучше, чем сидеть в потемках»,  — подумал он, доставая трут и кремень. Слабый огонек заплясал в его руках, осветив старую погнутую лампу, до половины наполненную маслом, и плавающий в нем фитиль.

— Ну, Бёрри, боги любят тебя! Всегда бы все так легко удавалось. — Он зажег светильник и стал оглядываться в надежде отыскать что-нибудь, позволившее бы скоротать время. Долго искать не пришлось — остатки дичи и далеко не пустая фляга просто сами просились в руки, и, еще раз порадовавшись своему везению, Рыжий уселся за стол. Но не успел он поднести ко рту аппетитно пахнувший кусок мяса, как раздались три едва слышных удара в дверь.

— Ты, как всегда, вовремя, — шепнул певец Конану, тихо проскользнувшему в лачугу. — Смотри-ка, что я нашел! Незачем разводить огонь в очаге и дымить на всю улицу — пусть думают, что здесь никого нет… Садись, подкрепляйся и рассказывай.

— Ешь, Рыжий, я после. Этот негодяй со своими слугами, похоже, решил начисто опустошить деревню. Потом, наверное, примется за соседние… Вся челядь, что была в замке, оказалась там в плену. А эти гаденыши, — он кивнул в сторону двери, — уже третий день наезжают сюда и тащат, что под руку подвернется: кур, свиней, овец… Сегодня — может, слышал? — зарубили старуху и ее мужа, уволокли девчонку… На другом конце деревни тоже умыкнули девицу. — Конан пододвинул кувшин и наполнил кружку. — Я видел того, которого отец девчонки пристукнул дубиной. Похоже, молодец раньше промышлял разбоем, да и остальные, видать, из лихих людишек.

Задумавшись, киммериец жевал мясо, хмуро поглядывая на трепещущий огонек светильника.

— Слушай, а куда старуха-то подевалась? — нарушил молчание Бёрри. — И собаки ее жуткие? Честно говоря, без них как-то спокойней. Знаешь, Конан, смотрел я на нее, смотрел — и все никак не мог вспомнить… То вроде лицо такое знакомое, ну словно я с ней даже разговаривал когда-то, а то вдруг — сущая ведьма! Нет, никак не вспомню, кем она была в замке…

— Ладно, сиди тут и вспоминай, только флягу держи подальше, а я пойду наведаюсь к этому, как его… Альграсу, посмотрю, что он за птица. Если нужно, приведу его сюда. Смотри только не усни, а то придется дверь вышибать. — Конан легко поднялся и, дружески ткнув Бёрри в плечо, снова беззвучно выскользнул во двор.

Задвинув засов и потирая место, куда приложился могучий кулак киммерийца, Рыжий сел на лавку.

«Ишь ты, от фляги подальше держись, да еще и не спи, — невесло размышлял он. — А что прикажете делать доброму человеку в тишине да в потемках?! Ладно, придется потерпеть. Жаль, что и на эрте побренчать нельзя — сразу сунется кто-нибудь любопытный. Эх, Конан, Конан, я ведь тоже могу по кустам змеей лазать, и не хуже тебя, верзила ты киммерийская! Ну уж, раз увязался, надо слушаться. В конце концов, это его дело, а я, если что, со спины прикрою. Рыжий Бёрри тоже умеет меч в руках держать, не только флягу да эрту!»

Он еще долго слонялся из угла в угол, бормоча под нос и поглядывая на стол, где рядом с остатками дичи призывно поблескивала пузатая фляга. Когда наконец послышался долгожданный стук, Бёрри кинулся к двери, как пылкий влюбленный, истомившийся в ожидании ненаглядной пассии.