– Двуногий пытался напасть на нас, о Побеждающий!

– Проучите двуногого, однако оставьте ему жизнь!

– Повиновение и завоевание! Удар посыпался за ударом.

«Кажется, сломали ребро, – успел подумать Деггубэрт. – Или два…»

Но потом он уже не мог ни о чем думать и лишь слышал голоса, потому что удары теперь приходились на голову и спину, лишенные шлема и доспехов. Смотритель заслонялся руками как мог, но оказался неспособен уберечься от чудовищных тварей, которые – и это было последнее, что понял Деггубэрт, теряя сознание – не так давно заживо сожрали его друзей Ларса и Мирейна…

Спине не было ни жестко, ни мягко. Что-то среднее. Во рту чувствовался привкус крови. В голове гудело и звенело. Дышать было трудно. Никакие звуки в уши не проникали. Глаза оставались открыты, но разглядеть ничего не удавалось – плавали какие-то цветные пятна, и все. Когда к нему вернулось зрение, первыми Дерт увидел глаза. Какой-то мужчина, не мигая, совершенно бесстрастно смотрел в лицо раненому; его лицо не выражало ровным счетом ничего, и лишь странная полуулыбка играла на строго сжатых губах. Затем мужчина едва слышно произнес: «Ешь». Он подвинул ближе к смотрителю глиняную миску и добавил: «А то остынет. Они же специально для тебя еду принесли. Нельзя отказываться».

Мужчина наклонил миску к губам смотрителя, но Деггубэрт не шелохнулся – ему хотелось задать глупый вопрос «Кто такие они?», хотя он уже прекрасно понял, о ком идет речь. Тогда незнакомец взял свою миску, стоявшую где-то в стороне, и продемонстрировал, как можно есть из нее лежа, и без помощи ложки.

Однако Деггубэрт не мог пошевелиться и лишь слегка покачал головой, показывая, что пока не способен есть самостоятельно.

«Ясно», – кивнул мужчина, но помогать больше не стал, а повернулся на другой бок, оставив полную миску перед смотрителем. Деггубэрт снова провалился в беспамятство…

Сначала Деггубэрт считал дни, проведенные в плену у огромных пауков, а потом перестал. Зачем? Текли они однообразно и так нудно, что невольно собьешься со счета.

Когда он очнулся, доспехи, оружие и походная сумка отсутствовали. Оставалась лишь рубашка, штаны и обувь. Причем от ремешка с небольшой металлической пряжкой, который стягивает обувь, чтобы та не спадала с ног, уцелела лишь полоска кожи. А на поверхности кайд появилась свежая царапина.

Уже через неделю смотрителю показалось, что он начал потихоньку сходить с ума. Потому что в голове постоянно звучали голоса. Много и разных. Чужих: не человеческих, а совсем чужих. Прорывающихся, как через толстый войлок – глухо и понятно лишь в отдельных деталях. Чаще всего говорили о каких-то побеждающих, о повиновении и завоевании. Изредка – о еде и двуногих.

Вопросами, что все это значит, Деггубэрт не задавался. Сначала несколько дней после избиения приходил в себя, а потом голову целиком заняли голоса, и соображать он стал с большим трудом.

Кормили здесь скверно и мало, лишь настолько, чтобы пленники не умерли с голода. На вышке у Деггубэрта еда была несказанно лучше – вкуснее и сытнее, хотя простых воинов армия разносолами отнюдь не баловала. Кормежку трижды в день приносил в корыте самый, пожалуй, маленький паук из этих громадных многоногих. Долго и с трудом тварь протискивалась в дверь, выдвигала на середину корыто с похлебкой или кашей, а потом наблюдала за поселенцами, пока те не доедят все без остатка. Есть приходилось руками или отхлебывать прямо из мисок, но пленные привыкли к этому быстро, – голод не тетка. Поили их простой водой, но какой-то странной: она не имела совершенно никакого вкуса и запаха. Давали очень мало, иногда по две кружки на весь день.