– Витька дома? У него же две дырки в груди, ему не меньше месяца валяться на больничной койке!

– Ты прав: Грушу продырявили. Но на редкость аккуратно, ни сердце, ни легкие не задеты. Парня заштопали, подкормили лекарствами и отвезли долечиваться домой. Соседка навещает, кормит, убирается. Благодать! Только одного тебя не хватает для полного счастья. Послушай меня, поезжай. Хотя бы на пару дней.

– А как же быть с ожидающим меня Костей? Он же взбесится, черт те что подумает, бросится искать…

Василий снова улыбнулся. На этот раз улыбка лишена присущего сыщику ехидства, наполнена добротой и пониманием. Богатейший арсенал улыбок у парня! Здесь тебе и ехидные, и добрые, и злые, и презрительные. Короче, полная обойма зажигательных, бронебойных и еще черт знает каких боеприпасов.

– Уговорил. Езжай. Но если расплюешься с Пудовым – я не при чем.

Я согласился не подставлять сыщика. Но уходить не собирался, ибо остался невыясненным «проходной» вопрос, не относящийся ни к верочкиным приключениям, ни к алкогольному пасынку или проклятущей коммуналке…

«Не относящийся» – слишком сильно сказано: так или иначе он влияет на развитие событий вокруг меня.

– Скажи, Вася, зачем тебе потребовалась таинственность в наших с тобой отношениях? Почему ты предпочел находиться за кулисами, выпустив на авансцену неопытного человека? В качестве приманки? Или продемонстрировать свою хватку? Если так – глупей трудно придумать! Только, прошу, не пытайся запутать меня в своих ментовских абракадабрах, отвечай по человечески: ясно и четко.

– Ну, и наивняк же ты, Пашка, – удивился Стулов. На полном серьезе, без обычных улыбочек разного окраса и такого же разного назначения. – Неужели трудно сообразить? Глупая курица и та, небось, давно разгребла бы навоз и вытащила зерно, а ты… Просто мне нужно было дать тебе свободу, не давить, не навязывать свое мнение… Дошло?… А ты вообразил: хитрит, зануда, набивает себе цену, сам прячется, а писателя недоумка подставляет… Так, ведь? Признайся, мысленно так матерился в мой адрес, что любой пахан застесняется.

Я вынужденно признался: именно так и подумал, да, матерился, да, мечтал заехать по физии. Сейчас все понял.

– Ну, если понял – не безнадежный дурень, есть надежда на окончательное излечение.

«Недоумок» отделался смущенным смешком. Спорить со Стуловым все равно, что продираться через заросли колючего кустарника – сплошные занозины…

24

Добрался я до Дремова, когда уже начало темнеть. Странно, но недавней боязни как не бывало – мысли о тяжелой судьбе Верочки будто вытолкнули из головы все другие. В том числе, о Машеньке, бывшей жене, так и не вымаранойой из моего паспорта и, что грешить, из сердца.

Какое обвинение могут выдвинуть против обычной проститутки из завеления для отдыха состоятельных мужчин? Точно известно одно: на месте «преступления» Верочку не взяли – в ее комнате «клиента» не было, он с ней не расплачивался. В убийствах участия она не принимала – это мы с Гулькиным можем подтвердить под присягой.

То, что девушка находилась в борделе? А что в этом криминального? Навестила подругу, напросилась на ночлег. Мало ли какие могут быть причины, не подведомственные милиции.

Короче, арест Верочки ничем не оправдан. Любой мало мальски грамотный адвокат легко добьется ее освобождения. Тем более, знакомый Стулова, сотрудник гепрокуратуры.

Тогда откуда у меня сосущее чувство тревоги?

Быстро щагая по знакомому маршруту, я постарался переключиться на другую тему, выбить из сознания образ внучки бабы Фени. Обычно такие «маневры» мне удавались, но на этот раз не получилось.