— План мы с еще одним пленником придумали. Для его воплощения в жизнь нужны трое. А пока работай, «помощница». Надо притупить бдительность охранников. Меня, кстати, Аврелием кличут. А тебя мне как называть?
— Гас… Габриэла.
Бородач расхохотался.
— Ладно, Габриэла, за работу.
Гастон совершенно не разделял веселья нового знакомого. Неизвестно, удастся ли побег. Да и вряд ли попытка случится быстро. А у него Лизетта в амбаре спрятана. Не хватит женушке терпения ждать. Отправится на подвиги. Неважно, случится это в человеческом обличье или в зверином, по любому быть беде.
* * *
Лизетта гневно била копытом по дощатому полу амбара. Копытами бьют не мулы, а исключительно лошади? Подумаешь! Она — нынче мул, однако всё рано била. Коли придется, и сгарцует, лишь бы живой остаться! А опасность для жизни явно маячила на горизонте. Прошли сутки, а муж не объявился. Не похоже такое на Гастона. Ох, как не похоже. Стало быть, приключилось нечто зловещее. И если он мертв, то и ей — Лизетте — недолго осталось.
Нельзя сказать, что она думала лишь о себе любимой. Судьба Гастона тоже тревожила. Да, похитил и испортил жизнь. Хотя, если честно, портить-то было нечего. Не жизнь императорская тайная дочка вела, а играла роль никому ненужной затворницы. В компании обманщицы Ви и охранников, которые втайне желали, дабы неугомонная зверушка свернула шею. Гастон за последние недели к ней с большим терпением и уважением относился, чем все остальные за долгие годы.
— Роми? Роми, это ты?
Из-за ящиков, наполненным всяческим барахлом — от стоптанных ботинок до игрушек, с отломленными конечностями, высунулась вихрастая голова.
— Чего прячешься? С бегемотом вчера говорил, а мула испугался?
— Не-е-е, не испугался. Просто встал утром и подумал: вдруг ты мне приснилась. Где ж видано, чтоб звери говорили.
Ратмир осмелел и вышел вперед, держа в руках корзинку с грушами.
— Я — не зверь, — бросила Лизетта хмуро. — Скажи, если я в таком виде выйду, мне грозит опасность?
А что еще оставалось? Сидеть и ждать непонятно чего. Допустим, мальчишка не позволит помереть с голоду. Но толку-то, если Гастона прикончат.
— В нашем городе всем грозит опасность, — «обрадовал» Ратмир и тут же подсластил «пилюлю», подав грушу. — А зачем тебе выходить? Хозяйка разве разрешает?
— Не разрешает, — призналась Лизетта, дожевав угощение. — Но она пропала. Как ушла вчера, так ни слуху, ни духу.
— Дык может, дела у нее.
— Нет, — Лизетта взяла ртом вторую грушу. — Она обещала быстро вернуться.
Ратмир глянул сочувственно и вдруг охнул, схватившись за щеки. Корзинка приземлилась у ног, однако не перевернулась, и сочные плоды остались в целости и сохранности.
— Так ее арестовали, наверное! Вчера целую толпу взяли. Тоби рассказывал — это приятель мой, он обувь чистит на Вересковой улице. Сам еле ноги успел унести, как сообразил, что за дела творятся. Девчонка какая-то пела. Люди останавливались и слушали. А у нас такое запрещено. Вот всех и повязали, кто под руку попался.
Лизетта от неожиданности плюхнулась на пятую точку. Со стороны, наверняка, выглядело странно, что мул сидит, как собака. Но ее это ни капли не волновало.
— Что запрещено? Пение?
— Нельзя собираться толпой, — пояснил мальчишка и почесал затылок. — Ну, и петь, пожалуй, тоже. Мамка вот никогда не поет.
Он еще что-то говорил. Кажется, что папка раньше иногда мычал под нос, но давно перестал, однако Лизетта не слушала. Лихорадочно пыталась придумать план действий. |