Изменить размер шрифта - +
Всё императорское семейство на тот свет отправится…

В лес въезжали в гробовом молчании, прислушиваясь к странной тишине. Всё вокруг замерло. Ни птиц не слыхать, ни шороха в кустах. Даже ни единая веточка не шелохнется. Оно понятно — происки народа магического, дабы гостей незваных припугнуть. И ведь страшно. До жути. Охрана у императора хоть и удалая, но толку-то против магов. Шевельнет кто из них мизинцем, и всё — нету бравого отряда.

А едва на поляну круглую — слишком круглую для обычной — выехали, так кони сами остановились. И головы склонили. Перед невидимками, не иначе. Ибо глазам предстала лишь трава, да цветочки голубенькие.

— Мы пришли с миром, — проговорил император, а сердце зачастило от волнения. — Разыскиваем девицу-оборотня. Слышали, она у вас.

— У нас, у нас, — отозвался хриплый голосок, хотя никто так и не появился. — А ты кто?

— Я… — он замялся. Отцом Лизетты представиться — придется выдать тайну, а императором назваться — тоже не лучший вариант. Еще решат, что волю навязать желает. — Опекун я девицы. Хочу домой ее забрать. Свадьба на носу, а невеста пропала.

— Свадьба, говоришь? — протянул невидимка весело. — А что ж тогда жених не явился суженную вызволять? Непорядок.

— А он того… — император судорожно придумывал правдоподобное объяснение. — Мы ему еще не сказали. Не знает он ничегошеньки.

— Так пусть узнает. Мужу будущему полагается переговоры вести, а не опекунам всяким. Пусть явится сюда поскорее, а то не вернем невесту. Ишь чего удумала? Мало того, что магическим зверьем оборачивается, так еще и красоваться перед простым людом смеет! Нельзя так! Никак нельзя!

Императора прошиб ледяной пот. Как это не вернут?!

— Хорошо-хорошо, сейчас привезут — жениха Лизеттиного.

— Пусть сам приезжает. Один. А ты со своей свитой больше не смей носа сюда совать. Нечего траву вытаптывать.

Едва смолк голосок, лошади сами развернулись и галопом помчались к замку. Не останавливались, пока во двор не въехали. А там застыли, как вкопанные, не смея шелохнуться. Лишь один конь — черный, как ночь, громко заржал. Тревожно, горестно.

— Ведите этого… жениха окаянного! — приказал император, спешившись. Его шатало после безумной скачки, в глазах двоилось, но он держался. Нельзя показывать безродному мальчишке слабость. Иначе им всем конец.

Эх, дочка-дочка. Устроила веселье…

 

* * *

Гастон с тоской глядел в потолок и представлял небо. В животе урчало от голода. Еще бы, время послеобеденное, а ему и завтрак принести не соизволили. Если так пойдет и дальше, к свадьбе кожа да кости останутся. А, может, это часть плана по избавлению от неугодного жениха? А что? Подержат недельку без еды, и ничего вытворять не придется. Сам концы отдаст. Никто и слова не скажет. Разве что отец с матерью попечалятся немного, да светлость огорчится, что остался без закадычного приятеля. Или не огорчится, а обрадуется, что незавидная участь миновала его самого.

Едва Гастон представил собственные похороны, на которые и прийти-то некому, лязгнули замки, и в темницу вошли императорские стражники. Хмурые-прехмурые. Лица основательно обгорели на солнце, а в глазах читалась непроглядная тоска.

— Поднимайся, бездельник. Тебя хочет видеть Его императорское величество.

Гастон мысленно пожелал стражникам провалиться сквозь землю во главе с повелителем. Но вслух ничего не сказал и послушно поднялся. Ни к чему нагнетать. И так положение хуже не придумаешь. Пусть император считает, что, проведя ночь в заточении, он одумался и на всё согласен.

Увы, скоро выяснилось, что согласен Гастон далеко не на всё.

Быстрый переход