— Приятель?.. Он мой сотрудник, но теперь–то уж я не работаю в милиции. Меня без совета со мной перевели в ведомство Мухи; что называется, без меня меня женили.

— О-о!.. Эта весть мне приятна. Лубянка у меня под боком. Чуть что — и уж наручники готовы.

— Да уж, со мной не разгуляешься. Сиди и не рыпайся, а то живо к Ибрагиму отправлю.

Олег повернулся к Мухе:

— Хотите расскажу вам анекдот по поводу вашего дома?

Генерал пожал плечами, а Каратаев начал:

— Идет старый еврей по Лубянке, его останавливает прохожий. Спрашивает: «Вы не скажете, где тут Госстрах?» Еврей, боязливо показывая на ваш дом, тихо проговорил: «Госстрах — не знаю, а Госужас — вот он».

Вышли на веранду и тут увидели возню у калитки. Халиф размахивал руками и кричал:

— Товарищ майор! Скажите этим амбалам, чтоб отстали и пустили меня к вам. Какого черта!..

Он толкнул бойца и замахнулся на другого. Олег направился к нему, подал ему руку, сказал:

— Вы извините, я не имею власти над этими людьми, но, надеюсь, мы с ними поладим.

От дачи писателя к ним направлялся Артур. Здороваясь, говорил:

— У нас праздничный ужин по случаю нашей помолвки с Таней, его дочерью, и он хотел пригласить вас.

Артур обнял за плечи своего будущего тестя. А тот продолжал ворчать:

— Эта наша новая власть… Она с ума сошла. Чуть какую должность получил, изобрел что–нибудь, ему уж готова охрана. Кого охраняем, от кого, какого черта!.. Меня никто не охраняет, и — ничего, не съели, не обокрали, хотя если бы и предложили вывернуть карманы, — так, пожалуйста, нате, берите все, что там накопилось. А у меня в кармане… — как это говорят у вас, русских, — две вши на аркане…

И Халиф затрясся от собственного каламбура. Людям было не смешно, а он смеялся. И оттого, что не было ничего смешного, а он смеялся, и его собеседники начинали улыбаться. И обыкновенно, если такая сцена продолжалась долго и Халиф, распаляя сам себя, заходился смехом безудержным, гомерическим, люди уже не улыбались, а смеялись, и чем больше они на него смотрели, тем смеялись неистовей.

Эта особенность Халифа многим нравилась; его уважали именно за эту способность создать веселое настроение на пустом месте, заставить людей смеяться и тогда, когда к этому у них не было никакого расположения.

Подошли оба генерала, и Халиф в одном из них узнал начальника милиции, в которой служил Артур, сделался серьезным, подобострастно здоровался со Старроком, а когда почувствовал, что другой человек, вышедший с ним из дома, еще более важная птица, — евреи чувствуют эту важность мгновенно, — запрыгал и возле Мухи, и все старался дознаться, что же это за человек, с которым даже генерал Старрок говорит так, как ученик с учителем.

В дом писателя заходить не торопились. Чуткая и наблюдательная Катя заметила, что генерал Муха после одного долгого разговора по сотовому телефону стал молчаливым и даже переменился в лице. Он с какой–то тайной тревогой посматривал то на Олега, то на Катерину и все порывался с ними заговорить. В волнении ходил взад–вперед, о чем–то напряженно думал. К предстоящей трапезе в доме писателя, о котором он слышал, но книги которого не читал, интереса не проявлял. Катя подошла к нему, взяла за руку, повела по улице.

— Вы взволнованы, что–то произошло неприятное?

— Да, скрывать не стану. Произошло самое ужасное. Мы этого события ожидали, но не думали, что оно произойдет так скоро.

— Ну, хорошо. Говорите: что же такое могло случиться?

Старрок кричал им, но Катя отмахнулась и крепче взяла за руку генерала, повела в сторону леса.