Быть может, Софи знает меня лучше, чем я сам. Я действительно сажаю слово «Делия» к себе на кончик языка, как будто это не слово, а стайка бабочек. Я действительно готов отдать ей последнюю картошку фри. Я действительно целую ее всякий раз, когда это позволяет этикет. И пускай это нечестно, но я никогда не винил ее за то, что она меня не любит. Но вот тут Софи ошиблась: это не потому, что я щажу ее чувства.

Это потому, что когда ее ранят, больно становится мне.

Я влачу свои жалкие стопы – ну, во всяком случае, тащусь во взятой напрокат колымаге – к трейлеру Делии. Глупо рассчитывать, что мне удастся ее избегать всегда. Может, она решит притвориться, будто этого поцелуя никогда и не было. Может, я смогу просто извиниться – и притворяться будем уже мы оба.

Но когда я подъезжаю, машины ее на месте не оказывается. Софи опрометью бросается в трейлер, я же замираю в нерешительности. Но прежде чем я успеваю скрыться незамеченным, мне навстречу выходит Эрик с протянутой рукой. Выглядит он чудовищно: под глазами чернеют круги, а в этой одежде он, похоже, спал.

– Слушай, Фиц, – начинает он. – Насчет того, что случилось…

Меня как будто разрубают секирой. Неужели Делия ему призналась?

Он тяжело вздыхает.

– Я не должен был рассказывать Делии, что ты пишешь статью о деле ее отца.

По сравнению с моим этот проступок кажется детской шалостью.

– И ты меня извини, – говорю я, имея в виду совсем другую ошибку.

Я неуверенно дергаю ручку на дверце машины.

– Ты простишь меня за то, что я повел себя, как последний мудак?

– Уже простил.

– Тогда почему убегаешь быстрее, чем Джесси Хелмс[28] с гей‑парада?

– Ты тут ни при чем, – сознаюсь я.

– Вот как? – Эрик подходит к машине. – Тогда это, наверное, связано с бегством Делии.

– Она убегала быстрее Джесси Хелмса?

– Быстрее, чем Трент Лотт с корпоратива «Черного дерева»,[29] – усмехается Эрик. – Так из‑за чего вы поругались?

«Из‑за тебя», – мысленно отвечаю я. Если представить наши жизни переплетением нитей, центральным узлом будет Эрик. Я боюсь тянуть за эту нить – боюсь распустить все остальное.

Я все еще помню, как он смотрел на меня с верхушки дуба и кукарекал петухом от радости: он взобрался туда первым. Я помню его голос, пробивающийся сквозь шум дождя по крыше (как будто сверху сыпали тысячи спичек): он клянется, что бродяга, который живет в штольне у дамбы, по ночам превращается в самого Дьявола. Я помню, с какой силой он обнял меня, когда мы увиделись на первых университетских каникулах. Я помню, как сияют его глаза, когда в них отражается лицо Делии.

Я бы никогда не заставил Делию выбирать между мною и Эриком, потому что сам не смог бы выбрать между ними.

– Я просто устал, – говорю я наконец. – Голова трещит. Эрик возвращается к трейлеру.

– Заходи, дам тебе аспирину.

Делать нечего, я следую за ним. Софи в спальне играет в чревовещателя с целой ордой Кенов и Барби. Маленький кухонный столик завален бумагами.

– Даже не знаю, как я смогу подготовиться к завтрашнему утру, – причитает Эрик.