— Эта фигня может сработать с Ронаном, — ответил Адам. — Но такое не работает со мной.

Гэнси в зеркале невесело рассмеялся.

— Ронан никогда не брал мою машину. Он не лгал мне.

— Ох, да ладно. Я не лгал. Кое-что должно было быть сделано, или Велк сейчас получил бы контроль над линией. — Адам выбросил руку в направлении лестницы, туда, где вечеринка, туда, где пели на латыни. — Он был бы единственным, кто это слышал. Я поступил правильно.

— Вопрос не в этом. Вопрос вот в чем: та ночь. Ты должен был прийти за мной. Ты как будто стремишься быть Адамом Перришем — войном-одиночкой.

А он и есть Адам Перриш — воин-одиночка. Гэнси, которого вырастили эти поклоняющиеся придворные, никогда не был бы способен этого понять.

Адама горячился:

— Что ты хочешь, чтобы я сказал, Гэнси?

— Просто скажи мне, почему. Теперь я неделями защищаю тебя перед Блу и Ронаном.

Идея о том, что его поведение являлось темой для беседы, привела Адама в бешенство.

— Если у остальных со мной проблемы, они могут обсудить это со мной.

— К черту, Адам. Не в этом смысл. А смысл в том… просто скажи, что такого больше не повторится.

— Какого «такого»? Кто-то не сделает что-то, чего ты не просил? Если ты хочешь кого-то контролировать, ты выбрал не того человека.

Возникла пауза, наполненная отдаленным звоном серебра и стаканов. Кто-то смеялся, звонко и радостно.

Гэнси только вздохнул.

И этот вздох был последней каплей. Потому что он не шептал о жалости. Он тонул в ней.

— Ох, не надо, — отрезал Адам. — Даже не смей.

На этот раз не было никакого выключателя. Никакого щелчка от обычного состояния к сердитому. Потому что он уже был сердит. Это было уже темное, а теперь совсем черное.

— Посмотри на себя, Адам. — Гэнси поднял руку, как бы демонстрируя. Экспонат № 1 — Адам Перриш, самозванец. — Просто посмотри.

Адам чувствовал себя до предела переполненным этими гостями вечеринки, их ложной любезностью, блестящими огнями и всяческими подделками. Он боролся за слова.

— Верно. «Там Адам, какая неприятность! Как считаешь, что он пытался сказать тем, что сам разбудил энергетическую линию? Я не знаю, Ронан. Давай его не спрашивать». Как насчет такого, Гэнси? Дело не в тебе. Я делал то, что должно было быть сделано.

— О, не лги мне. Было много других способов.

— Ты бы на это не пошел. Или ты хочешь найти эту штуку, или нет. — Было какое-то зверское освобождение в том, что он способен сказать такое вслух, все, что он думал. Он закричал: — И тебе он не нужен. Мне нужен. Я не собираюсь сидеть, сложа руки, и позволить кому-то еще попытать счастье.

Взгляд Гэнси метнулся вниз по коридору и снова к Адаму. Правильно, Гэнси, не буди ребенка. Его голос был очень тихим:

— Глендовер не был твоим, Адам. Сначала он был моим.

— Ты попросил нас. Или ты имел это в виду, или нет. И ты имел это в виду.

Гэнси слегка нажал пальцем на грудь Адама.

— Это? Я так не думаю.

Адам схватил Гэнси за запястье. Ему это не нравилось. Костюм был скользким, как кровь под его пальцами.

— Я не собираюсь быть твоим приспешником, Гэнси. Это было то, что ты хотел? Ты хочешь, чтобы я помог тебе найти его, тогда позволь мне найти свой путь.

Гэнси вырвал руку из захвата Адама. И снова его взгляд метнулся вниз по коридору и назад.

— Ты должен взглянуть на себя в зеркало.

Адам не смотрел.

— Если мы делаем это, мы делаем это на равных, — сказал Адам.