Он наклонился, чтобы что-то достать из-под сидения, а затем навел это на ночной кошмар. У Ронана ушла секунда, чтобы сообразить, что это было: маленький, на вид выдуманный пистолет, блестящий, как хром.
Ронан нырнул вперед, свернувшись настолько, насколько смог.
Снаружи Кавински выстрелил. От первого выстрела шипение человека-птицы резко прекратилось. От второго тот всем весом рухнул на капот. После существо не двигалось, но Кавински выстрелил еще четырежды, пока на верхних нескольких дюймах лобового стекла Камаро не появились брызги.
Не было никаких звуков, кроме тихого рычания двигателя Митсубиши. Ронан медленно сел.
Кавински все еще высовывал в свое окно хромированное оружие, небрежно висевшее на его руке. Казалось, он наслаждался собой или, по крайней мере, был необеспокоен.
Ронан должен был продолжать напоминать себе, что он не спал. Не потому, что он не чувствовал себя бодрствующим, а потому что все, что только что произошло, ощущалось столь остро, будто он спал. Он открыл дверь — казалось бессмысленным оставаться там, где он был, так как Камаро точно никуда не направлялась — и вышел.
Стоя на асфальте, он уставился на мертвый ночной кошмар перед разбитым Камаро, а потом взглянул на Кавински.
— Постарайся держаться, Линч, — сказал Кавински. Он ретировался назад в машину, и на мгновение Ронан забеспокоился, что он уедет. Кавински не был союзником, но он был человеком, он был живой и только что спас Ронану жизнь, а это уже что-то. Но Кавински просто возвратил оружие туда, откуда его достал и прогнал Митсубиши дальше на обочину.
Он присоединился к Ронану рядом с Камаро, ботинки хрустели по осколкам стекла.
— Ну, хреново дело, — одобрительно сказал Кавински.
И так оно и было. Мягкая линия, по которой Ронан пробегался рукой всего часы назад, теперь была изогнута, металл обнимал телефонный столб. Одно из колес оторвалось и валялось в канаве через несколько метров. Даже запах в воздухе свидетельствовал о беде: химикаты разлились и что-то плавилось.
Ронан провел рукой по затылку. Он чувствовал, как его сердце разваливается внутри. Каждая стена падала отдельно, разрушая ту, что перед ней.
— Он меня убьет. Черт побери. Он меня убьет.
Кавински указал на ночной кошмар.
— Нет, оно бы тебя убило, чувак. А Гэнси тебя простит, чувак. Он не хочет спать в одиночестве.
Ронан внезапно решил, что его все достало. Он схватился за лямки на майке Кавински и дернул его.
— Хватит уже! Это не твоя долбанная Митсу. Я не могу прогуляться до магазина и купить к завтрашнему дню такую же.
Проницательно глядя на Ронана, Кавински высвободился из его пальцев. Он наблюдал за тем, как Ронан дернулся назад, забегал туда-сюда, закинув руки за голову, бросая взгляд на дорогу, чтобы посмотреть, не проедет ли какая-нибудь машина. Но ничего не исправлялось, как бы Ронан на все не смотрел.
— Слушай, Линч, — сказал Кавински. — Все просто. Сконцентрируй свой кельтский мозг на этой идее. Что делает твоя мамочка, когда её золотая рыбка подыхает?
Ронан перестал метаться.
— Я же говорил тебе. Это не твоя рисомолка. Я могу ему достать другую, но это будет другая. А он не хочет другую машину. Он хочет именно эту.
— Я буду не хило терпеливым с тобой, — продолжал Кавински, — потому что ты отхватил травму башки. Ты ни слова не слышишь из того, что я говорю.
Ронан выбросил руку в направление Свиньи.
— Это не золотая рыбка.
— Народ, как же вы любите все драматизировать. Я собираюсь открыть багажник, а ты собираешься соскрести в него эту дрянь. А потом мы отправимся в путешествие, чтобы подобрать концептуально подходящее поле.
Ронан недоверчиво уставился на него. |