И вот в Йокогаме, на холме, откуда открывался изумительный вид на порт, я и встретил его.

– Здрас‑с‑сте! – вдруг сказал кто‑то за моей спиной. – Какая есть… иметься… существовать… погода?.. Ты японец, хозяин?

Даже передать не могу, как я удивился. Вечерело. На холме не было никого, ни одной парочки, и вдруг откуда‑то из‑за дерева прозвучал голос. А уж до чего чудной японский язык! Пожалуй, только ненормальный мог всадить в одно предложение три синонимических глагола подряд, да еще там, где ни один из них не был нужен. Разумеется, я тут же невольно обернулся, и у меня отвалилась челюсть.

Ну и чучело!

Под деревом, скрестив ноги, величественно восседал какой‑то коротышка, крепенький, кругленький, как репка. Лицо широкое, лоснящееся – ни дать ни взять лепешка, густо намазанная маслом! – рот от уха до уха, под носом реденькие усики, очки в серебряной оправе, а глаза… Сроду не видывал таких глаз! Правый смотрит вверх, левый – вниз. Редчайший случай двойного косоглазия… Да и одежда…

Выцветшая визитка, на голове – давным‑давно вышедший из моды котелок… Это еще куда ни шло, но в сочетании с японскими шароварами и гэта весь наряд как нельзя лучше подошел бы для огородного пугала. Дополняли картину болтавшийся сзади зонтик, прикрепленный скрещивающимся на груди поясом – такие пояса обычно служат для ношения младенцев на спине, – и авоська, из которой торчала какая‑то черная квадратная шкатулка. Я так и остался с разинутым ртом, пораженный его необычным лицом и более чем оригинальным нарядом.

– Вы бы… того… этого… подышали хоть чуточку, а? – сказал он скрипучим голосом. – Ты разумеешь или не разумеешь? Ты японец, хозяин?

Ну, думаю, нищий, сейчас клянчить начнет, или бродяжка, или – того хуже – слабоумный… Кто его знает, что он надумал?.. Надо мне поскорее убраться отсюда, пока не влип в какую‑нибудь гнусную историю. Но я почему‑то оцепенел, ноги не слушались.

– Почему стоишь, слова не вымолвишь? – продолжал он на своем странном японском языке. – Судя по всему, ты, видать, глухонемой? Или умом слабый?.. Ты японец, хозяин?

– Д‑да… – пробормотал я хрипло, – японец.

Правда, я не изучал свою родословную, но вроде бы японец.

– И‑их, какой я быть, находиться, существовать счастливый! – Он пришел в совершеннейший восторг, глаза его запрыгали вверх‑вниз, вверх‑вниз. – Успокоил ты мое сердце! Айда за мной!

– Простите, это куда же – за вами?

– Куда, куда… – он торжествующе улыбнулся. – К тебе, в твой дом.

– Ко мне?! – У меня чуть не отнялись ноги. – Но… простите… вы… это… Может, вы мне дядей приходитесь или еще кем‑нибудь?

– Не болтай глупостей! Не был и не бывать твоим дядей. Миленький мой, мы с тобой совсем, совсем чужие…

– Зачем же тогда идти ко мне домой? – Я заговорил быстро‑быстро: – У меня, знаете, квартирка крохотная – комната да кухня, теснота, беспорядок, постель не убрана, пол не подметен…

– Ибо, – торжественно сказал он, не обращая ни малейшего внимания на мои слова, – ибо мы есть турист! Иностранный турист! А в путеводителе для туристов прописано, черным по белому начертано, что все японцы сверхдобрые, особо к гостям иностранным. Сказано, попав в Японию, просись на ночлег к первому встречному японцу. У нас это именуется, называется народная гостиница. Каждый японец рад делать народную гостиницу для чужеземного гостя.

– Постойте, подождите! – Я совсем растерялся.