|
Эти их настроения не были остановлены даже большими неудачами русской армии в 1915 г. и возобновились с новой силой к весне 1916 г. Если чешский солдат не мог прямым образом сдаться в плен, — не представлялось еще для этого подходящего случая, — то он готов был часто участвовать в любой акции, которая бы оказала ведению войны пассивное сопротивление. То, что, следовательно, дает нам Гашек в «Похождениях Швейка», теснейшим образом связано с чешской действительностью эпохи мировой войны, из нее прямым образом вытекает; и это уже само по себе должно было завоевать автору громкую известность, по крайней мере у себя на родине. Но в произведении Гашка есть и такие черты, которые делают его понятным и интересным для читателя, который никакого отношения к условиям жизни в старой Австрии не имеет. Несмотря на несомненно беглый, фрагментарный характер «Похождений Швейка», несмотря на их незаконченность, автор сумел гораздо глубже оценить события того времени и роль в них человека, чем это обычно думают, основываясь лишь на поверхностном ознакомлении с его произведением. Когда Швейк систематически уклоняется от исполнения своих обязанностей, прикрываясь мнимым идиотизмом, за этим, несомненно, скрываются более глубокие черты его характера, которые некоторые чешские критики, например известный Сезима, склонны считать общечеловеческими. Именно, им представляется, что Швейк «стихийно» не хочет воевать, что он последовательно использует целый ряд подчас необычайно сложных приемов в этой своей борьбе против «военной» опасности, в этой борьбе за жизнь.
Однако было ли основной мыслью Гашка показать эту «звериную», стихийную сторону человеческой природы в Швейке — это еще не вполне ясно. Ведь не нужно забывать, что роман Гашком не закончен, и в нем недостает как раз тех самых разделов, которые могли нам наиболее помочь при объяснении этого вопроса, разделов, описывающих поведение Швейка на самом фронте и в плену. Что же касается написанного Ванеком продолжения, то оно в ряде случаев находится в противоречии с тем, что говорил раньше Гашек, и потому не может быть в данном случае использовано. Но, как бы ни объясяять эти «исконные» черты Швейка, несомненно, что именно они послужили основой его громадной известности за пределами его родины; в самом деле, сколько ведь появилось в разных литературах произведений, посвященных мировой войне! Но подавляющее большинство из них грешило одним недостатком, который всегда будет мешать сколько-нибудь прочному успеху: в них материал обычно подавлял своей тяжестью автора; вот почему уже сейчас почти забыто столько пьес, мемуаров и романов, трактующих так или иначе тему мировой войны. Подобная судьба не могла постигнуть «Швейка», поскольку в нем автор неизменно господствует над своим материалом; правда, он иногда отдает чрезмерную дань фельетонному, слишком публицистическому способу изложения, — достаточно для подтверждения этого вспомнить хотя бы о длинных рассуждениях вольноопределяющегося, — но в целом Гашек неизменно владеет своим материалом и знает, в каком направлении ему нужно действовать. Если, однако, Гашек неоднократно говорит о таких вещах, о которых иногда сознательно умалчивали его предшественники в чешской литературе, то это еще отнюдь не значит, что он выступает абсолютным новатором в этой области. Конечно, и он как в языковом отношении, так и в области литературных приемов опирается на известную литературную традицию. Уже и до него делались попытки бороться с искусственным, возвышенным литературным стилем, который некоторым писателям уже в 80-х годах представлялся чем-то напыщенным, неестественным. Как и во время Гашка, борьба эта уже и тогда имела более глубокую идеологическую подкладку; речь шла не о простой «реформе» стиля, а об отказе от некоторых устарелых, чересчур «националистических» позиций. В этих-то условиях в чешской литературе начал совершаться уже с 70-х годов переход от романтизма к реализму. |
