– Постараюсь, – флегматично ответил пожилой водитель. – Как дорога позволит.

Дорога позволила. Через пятнадцать минут я влетела в приемный покой. Пулей пронеслась мимо медсестры, не обращая никакого внимания на крик, несущийся сзади:

– Девушка! Куда! Приемное время с двенадцати до двух!

В коридоре я столкнулась с Валерием Петровичем. Задохнулась, произнесла только одно слово:

– Жива?

– Да, – ответил врач, хватая меня под руку. – Скорей, может, успеете поговорить. Она очень просила вас позвать. Даже плакала.

Мы бегом миновали коридор, свернули на боковую лестницу, поднялись куда-то вверх… Передо мной распахивались двери, мелькали незнакомые лица, но Валерий Петрович не давал мне опомниться и тащил дальше по коридору.

Наконец мы оказались перед палатой, двери которой были открыты настежь. Катя лежала на высоком столе, под каким-то высоким прозрачным колпаком. Женщина в белом халате оглянулась на нас, вполголоса произнесла:

– Поздно. Уже не реагирует.

Валерий Петрович выпустил мою руку. Я сделала несколько шагов вперед.

Сначала я не узнала Катю. Передо мной лежала худая девушка с ввалившимися щеками и тонким заострившимся носом. Короткие волосы потемнели от пота и утратили золотой блеск. Глаза были закрыты, брови страдальчески сведены к переносице. Грудь тяжело поднималась в попытке вдохнуть воздух. Хриплое дыхание сотрясало все тело. Я обернулась к врачу, попросила:

– Сделайте что-нибудь!

Валерий Петрович стиснул челюсти. На его щеках заиграли твердые желваки.

Ясно. Как говорится, «медицина бессильна».

Я подошла к Кате, нашла ее руку и крепко сжала. Валерий Петрович подставил мне стул, дотронулся до плеча, показал глазами на стул. Я села и обвела глазами палату, словно пыталась отыскать волшебное средство для спасения бывшей подруги. Но такого средства не нашлось.

Все, что я могла сделать, – это сидеть рядом с Катей, держать ее за руку и слушать хриплое натужное дыхание. И я сидела и слушала.

Сначала вдохи были длинными, а пауза между ними короткая. Потом вдохи начали укорачиваться, а пауза между ними все удлинялась и удлинялась. Наконец не стало вдохов… и осталась одна только бесконечная пауза.

Женщина в белом халате подняла Катины веки, посветила в них узким фонариком. Повернулась к врачу и развела руками.

– Ничего не понимаю, – сказал Валерий Петрович. – Она же на выписку шла! Утром все было прекрасно, она домой просилась! А всего час назад…

Валерий Петрович не закончил. Я тоже немного помолчала, не выпуская Катиной руки. Потом спросила:

– Какое сегодня число?

– Восьмое октября. А что?

Ничего. Просто сегодня ровно месяц с того дня, как Штефан был отравлен.

Ушел и забрал с собой Катерину. Как обещал.

Прошло три дня.

Я успела обложиться газетами с объявлениями, вырезать телефоны компьютерных курсов, чтобы найти учителей поближе к дому.

Редактор издательства позвонил мне, как обещал, ровно через два дня и предложил заключить договор на оформление книги. Я согласилась не раздумывая.

Вечером позвонил пропавший Пашка.

– Машуня, привет, – сказал он гнусавым голосом.

– Привет, муж, – ответила я. – Куда пропал? Слетал с любовницей на Канары?

– Ага, и вернулся с ангиной.

Я встревожилась, по старой привычке засуетилась.

– Паш, ты чего? Серьезная болячка?

– Да нет, черт бы побрал! Просто все время из носа течет! Очень неудобно с документами работать.

Я хмыкнула и спросила:

– Ты домой-то собираешься? Или черт с ним, с домом, тебя и в Нефтеюганске неплохо кормят?

– Да уж получше, чем ты! – не удержался Пашка от легкого ехидства.