|
Потом мы поехали в ее дом, огромный даже по американским меркам, в одном из престижных пригородов Ноксвилла. Дом, в котором она жила одна. Барбара с трудом взбиралась по ступеням высоченного крыльца. Пэту пришлось помогать нам обеим. Без него мы вообще не справились бы с той поездкой. Я разъезжала повсюду в кресле-каталке, и ему приходилось то грузить меня в автомобиль, то вытаскивать. Однажды я услышала, как он вздохнул, закидывая мое кресло в багажник. — А вот и наша самокатка! — сказал он бодро. Он мог быть безупречным джентльменом, когда хотел. И даже придержал свой язык в присутствии Барбары. Она была слишком леди (в отличие от меня), чтобы находить его словесные бомбы забавными. Дом Барбары был отделан в барочном стиле, со множеством золотых акцентов и изысканной мебелью. Чопорной, как сама Барбара. А еще у нее было трио крохотных собачонок. Их тявканье разносилось по всему дому. Мы сели. И тут я поняла, что никогда не видела почерка Паноса. Вы можете что-нибудь сказать о человеке по тому, как он пишет? Я могу. Я спросила у Барбары, можно ли взглянуть на письма, которые он писал ей. Сейчас я даже съеживаюсь от ужаса, вспоминая свою тогдашнюю наглость: еще бы, требовать, чтобы она раскрыла личную сторону их общения. Нет, я их не увидела. Но зато что я увидела вместо них! Барбара принесла многочисленные газетные вырезки со статьями, в которых описывались достижения Паноса в клинике Мэйо. Истории спасенных им пациентов. Награды, которые он получил. Книги, которые он написал, благотворительные кампании, в которых он участвовал. Мы сидели в ее роскошной гостиной с огромными окнами, высотой от потолка почти до самого пола, и читали статьи. В комнате было так солнечно, что я щурилась от света. И вдруг Барбара замолчала. Я подняла голову. Она смотрела на меня. — У вас прищур в точности как у Паноса, — сказала она. В тот миг она поверила. Она принесла принадлежавшие Паносу старинные иконы. Разложила их передо мной. — Возьмите любую. Я выбрала одну. Она предложила мне золотые четки, которые Панос любил перебирать. Золотой зажим для купюр, найденный в кармане Паноса после его смерти, — в нем так и осталось сколько-то евро. Я не пересчитывала. Будь их хоть сотни, я все равно сохранила бы их в неприкосновенности. Нэнси и Пэт спросили о Библии. Барбара ответила, что никакой другой у нее нет. Нэнси отправилась бродить по громадному дому. Она расспросила киприотских родственников о других вещах, и ей назвали морской пейзаж известного греческого художника, который Панос купил и очень любил. Нэнси вбила себе в голову, что надо обязательно найти и эту картину тоже. Барбара переехала совсем недавно. Многие вещи еще лежали в коробках, не все картины были развешены. Нэнси заметила какой-то морской вид, но такой невзрачный, что вряд ли это могло быть то самое полотно, которое волновало душу Паноса. |
