|
И я поклялась не обрекать любимых людей на такие мучения. Я не хочу, чтобы Джон ломал голову над тем, прекратить медицинское вмешательство или не прекращать. Я не хочу загонять свою семью в могилу этими бесконечными ночами дежурства у моей постели. Если уж все равно суждено умереть, подумала я, сделаю-ка я это как-нибудь поизящнее. Я много говорила с Джоном, пока не убедилась, что он понял все правильно: не томить меня в больнице. Мой случай отличался от случая моей мамы тем, что от БАС не выздоравливают. Я оформила и подписала все необходимые документы. Никаких больниц. Никакой искусственной вентиляции легких. Никакого искусственного питания. Никаких попыток продлить мне жизнь, когда я буду уже на волосок от смерти… Так будет легче мне. И моей семье. Не отчаяние, а принятие. А где лучше знают, как правильно отнестись к такого рода желаниям, как не в хосписе? Хоспис предлагает заботу и облегчение страданий. Там не лечат пациента, там дают ему спокойно умереть. — Запиши меня в хоспис! — попросила я Джона. А сама подумала: «Нет, лучше я сама запишусь, пока еще могу. Пусть услышат, чего я хочу, из моих собственных уст, пока я еще говорю». Я связалась с хосписом округа Палм-Бич. Приемная сестра хосписа пришла к нам домой. Кто-то из друзей повел наших детей в кино. Стефани и ее муж Дон пришли к нам с Джоном. Мы открыли бутылку красного вина. — Я правильно поступаю? — спросила я у Дона и Стеф. Они оба — пульмонологи с опытом работы в больницах. Дон когда-то занимался тем, что подключал смертельно больных людей к аппаратам искусственного дыхания. И часто видел, как родственники продолжали держать на них больных, все надежды которых на выздоровление были давно исчерпаны. — Абсолютно, — ответил Дон. — Ты все делаешь правильно. Стефани тоже видела людей, которые умирали прямо в больницах. — Никому не пожелаю умереть в таком месте, — сказала она. Раз десять за свою карьеру ей доводилось сидеть возле умирающего и держать его руку до самого конца просто потому, что больше было некому. — Просто мне кажется, что никто не должен оставаться один в такой момент, — говорит она. Работница хосписа оказалась улыбчивой женщиной с карибским акцентом. Не могу вспомнить ее имени, но она мне очень понравилась. О смерти она говорила как о нормальном явлении, без всяких сантиментов. Я помню, как мы смеялись, настойчиво угощая ее вином. Открыли вторую бутылку. — Нет, спасибо, — сказала она. — Но когда доберусь до дому, выпью непременно. Как я себя чувствовала? Хорошо. Как будто делала семье большой подарок. Конечно, мне было грустно, но чувствовала я себя хорошо. Медсестра из хосписа провела у нас несколько часов (мы все время отвлекали ее разными не идущими к делу историями), заполняя документы. |
