Изменить размер шрифта - +
Зачем мне это вторжение?» И вот, пока я блуждала в этом тумане, как-то днем, во время ланча, позвонила моя мать. Моя «настоящая» мать, та, которая воспитала меня, Тея Спенсер.
        Никогда не забуду, как я, сидя на парковке ресторана ближневосточной кухни, небрежно бросила в телефон, что хочу как-нибудь заскочить к ним поболтать.
        — Что случилось? — тут же встревожилась мать.
        — Не телефонный разговор, — сказала я, мечтая положить трубку и приняться за свои взятые навынос фалафели.
        — Ты заболела? — спросила она.
        — Нет. Поговорим позже, мама.
        — Скажи мне сейчас!
        — Мне написала моя кровная мать. Это в самом деле она.
        Молчание.
        Молчание.
        Потом дрожащим голосом мама сказала:
        — Я знала, что этот день придет. Я знала, что рано или поздно он придет.
        На свете нет человека, менее подходящего на роль утешителя в случае эмоционального кризиса, чем Тея Спенсер. Почему? Из-за ее неуверенности в себе. Стоит кому-нибудь не так на нее посмотреть, как она тут же обидится.
        — Ты нас еще любишь? — спросила она.
        «О бог ты мой, — подумала я. — Это будет кошмар!»
        
        Несколько дней спустя я положила копии наших с Эллен писем в папку из манильской бумаги и понесла их к моим родителям. Честно говоря, я не помню, о чем мы тогда говорили. Как после интервью со знаменитостью. В таких случаях я включаю магнитофон и говорю на автопилоте, а ответы слушаю как из облака. Только в тот день я была без магнитофона.
        Помню только самые первые вопросы папы:
        — Где она живет?
        — В Калифорнии.
        — Хорошо. Далеко, — сказал он. — Мы не хотим, чтобы она заходила к нам поболтать.
        Помню, как мама принесла крохотное розовое платьице, в котором она привезла меня когда-то домой. И другое, желтое, в котором приехала Стефани.
        Да, я не помню слов. Зато я помню эмоции. И разве это не главное? Разве суть не в том, с какими чувствами мы остаемся?
        Мне было жаль их. Маму с ее розовым платьицем. Папу с окаменевшим лицом.
        Я чувствовала себя виноватой. Потому что в глубине души я знала, что все равно поступлю так, как мне заблагорассудится, и они тоже это знали. Так было всегда. Ни чувство вины, ни опасность, ни страх никогда не останавливали меня, я всегда поступала так, как хотела.
        Так было всегда: с одной стороны, Я — ребенок, которого родители не могли удержать под контролем; с другой стороны, Они — родители, нередко шокированные.
        И все же та встреча слегка меня притормозила, заставила остановиться и подумать. Я ничего не предпринимала. Неделя шла за неделей, а я все не писала Эллен ответ.
Быстрый переход