— Кто здесь? — спросила она.

— Это я, Мейбл, — ответил я. — Я бы спешился, да боюсь, они меня загрызут.

— Гид? — сказала она. — Тихо, Пит, тихо.

Этот Пит, наверное, был у них за главного. Он подбежал к ней, и вся свора тут же угомонилась. Я спрыгнул с коня и привязал его к столбу почтового ящика.

— Заходи, — сказала она. — Не стоять же на крыльце.

— Нет, — сказал я. — Сидеть неохота. Может, погуляем? Месяц светит, фонарь не нужен.

И правда, месяц, огромный и белый, величественно плыл над пастбищами.

За гумном старикан Петерс всегда ставил свою повозку, большущий старый «студебекер», и я сообразил, что нам стоит двинуть туда. Внутри повозки лежал брезентовый тент.

Погулять Мейбл не отказалась.

— О'кей, Гид, — сказала Мейбл. — Куда пойдем?

— Просто пройдемся, — ответил я, и она тут же вцепилась мне в руку. Наверное, боялась змей. Прижалась она так крепко, что я едва двигался, опасаясь отдавить ей ногу. Я был готов растерзать себя — ни одного слова не приходило на ум, сказать было нечего, я молчал. Да и змеи — кому охота, чтоб его укусила гремучая змея? Но Мейбл молчание не стесняло, она шла, потихоньку напевая.

— Хорошо, когда кто-нибудь приезжает, — сказала она. — От матушки и папаши можно просто взвыть.

— Мой тоже иногда достает, — сказал я. Ее близость возбуждала. Как такая соплячка могла волновать, оставалось для меня самого загадкой. Если смотреть на нее сбоку, можно было ее вообще не заметить, такая она была тоненькая, но если она оказывалась близко, то тут же что-то такое со мной происходило. Мы немного потискались у почтового столба и у свинарника, а потом, как бы случайно, ноги прикинулись, что сами ведут меня к повозке. Но хитрить было ни к чему. Когда я спросил ее, не хочет ли она посидеть, она лишь кивнула, и через пару минут мы уже целовались, как давние влюбленные. И она ни разу не оторвалась от моих губ, только я иногда отстранялся. Поначалу я представил себе, что со мной Молли, потом мне стало все равно, и, похоже, мы свершили бы все до конца без всяких слов и болтовни, но тут я опять ошибся, потому что спросил у нее разрешения.

— Если хочешь, Гид, — прошептала она. — Как ты хочешь. Потом мы сможем пожениться и завести детей. Мне всегда хотелось. Ты будешь лучшим мужем в мире.

Мне показалось, что меня окатили ледяной водой, а ведь это был только шепот, ничего больше.

— Бог мой, это невозможно, Мейбл, — сказал я. — Мой отец устроит такой тарарам, и твой тоже. Но все равно, впусти меня.

Она долго меня целовала, не сердясь и не споря, но теперь это не могло помочь. Тормоза уже были включены. Я вдруг взбесился и чуть не врезал ей, но она казалась такой покладистой и милой, будто ничего и не заметила. Хотя, конечно, заметила, но ей хватило хитрости, чтобы себя не выдать. С Молли все было не так. Молли могла вдруг сделаться бешеной, но все равно была тепла и бесхитростна. Маленькие птичьи мозги Мейбл были сделаны из кусочка льда, холодного и расчетливого.

Но вела она себя так, что все выглядело иначе: жалась ко мне на тенте от фургона столько, сколько мне было угодно, а я лежал с ней, надеясь, что она наконец уступит. Но уступать она не собиралась, как луна, которая не собиралась менять свой путь на небе. Мейбл хотела только одного — выйти замуж.