-  Если вам не понравились стихи, - рассердилась я, - это ваше право. И, поверьте, я вас в этом как-то понимаю, но говорить со мной в таком тоне я никому не позволю! Извольте немедленно извиниться или я немедленно прикажу остановиться, выйду из кареты и навсегда перестану с вами знаться!

    Миша немного смутился и сразу поменял тон:

    -  Простите, Алекс, я вовсе не хотел вас обидеть. А стихи эти мне определенно не нравятся!

    -  Однако вам еще придется их услышать, и, думаю, не один раз, - сказала я. - Когда вы будете их слушать, вспоминайте меня, этот наш разговор, карету, наши с вами забавы и, надеюсь, тогда вам не будет так обидно.

    -  Но почему же мне должно быть обидно? - уже растеряно, спросил он.

    -  После узнаете, а теперь, если хотите, я вас награжу! - предложила я, чтобы прервать разговор, который мог нас обоих далеко завести.

    Миша, конечно, тотчас забыл о поэзии, захотел награду и вознамерился получить ее не один раз. Он тотчас полез ко мне обниматься, и таким способом, добрый мир был восстановлен.

    Это была едва ли не первая наша размолвка. Обычно мы веселились, смотрели в окна на пробегающий за ними пейзаж, обсуждали встречные экипажи и дурачились, как дети. Дневной переход складывался одинаково. С раннего утра мы выезжали, после полудня, чтобы дать отдохнуть лошадям, останавливались на дневку. Пока лошади набирались сил, мы сами обедали, иногда гуляли по окрестностям. Вечерами подыскивали подходящее место для ночлега. Если позволяла погода, разбивали лагерь прямо под открытым небом, если шел дождь, ночевали на станциях или в чистых крестьянских избах.

    Кроме моих «душегубов», исполнявших роль слуг, у нас был кучер, степенный мужик по имени Петр. Он был молчалив, глуп, но отлично правил лошадьми и ни разу не опрокинул карету. За время пути мы все хорошо познакомились. Мне кажется, что Кузьма и Фрол немного меня ревновали к Воронцову, но почти никак это не проявляли. Чем мы с ним занимаемся в карете, они знать не могли, но, наверное, о чем-то догадывались и временами сердито посматривали на моего милого спутника.

    Ревность их была не столько мужская, сколько отцовская. Они опасались, что молодой «шалопутный» граф чем-то обидит меня, по их понятиям, бедную, невинную овечку. Однако лезть в барские отношения опасались. Таким образом мы и ехали всю долгую дорогу, пока, наконец, не оказались в Москве.

    Миша хотел остановиться у кого-нибудь из своих многочисленных родственников и несколько дней погостить в старой столице. Однако я понимала, что отпуск у него не бесконечный, ему еще нужно будет добираться до нового места службы и уговорила переночевать в гостинице и с утра ехать дальше.

    Мы выбрали подходящее по виду пристанище и заказали себе хорошие номера. В средствах мой провожатый стеснен не был, на дорожных расходах мог не экономить и мы вели себя как обычные состоятельные путешественники.

    Разместились мы комфортно: мы с Воронцовым заняли соседние апартаменты, «лакеи» поместились в одной комнате, а кучер Петр предпочел остаться в конюшне при лошадях. Оказались мы в Москве утром, ехать дальше намеревались только на следующий день и в оставшееся время решили просто погулять по городу. Наши люди остались отдыхать, а мы с Мишей наняли экипаж и поехали смотреть местные достопримечательности.

    После Петербурга, который, все-таки, я кое-как успела посмотреть, Москва показалась мне провинциальным городом, разбросанным и непонятным. В ней рядом с дворцами соседствовали убогие избушки, красивейшие величественные соборы с деревянными, почти сельскими, церквушками.