-  Полноте, - смеялась я, - вы же знаете, что я ношу под сердцем ребенка другого человека, а у вас еще все впереди, и блестящая карьера, и новая большая любовь!

    -  Никогда! Я всегда буду верен только вам! - клялся он, на что я не могла не улыбаться.

    Моим сомнениям в его вечной любви и верности была простая причина. Я долго копалась в памяти своего мужа и немало узнала о будущей судьбе моего юного любовника.

    Оказалось, что Алеша откуда-то знал, что Миша не только сделается генералом-фельдмаршалом и светлейшим князем, но и женится на внучатой племяннице Потемкина, дочери великого польского коронного гетмана Ксаверя Браницкого. Скоро я поняла, что именно этот брак и заставит образованных русских людей долго помнить моего Мишу. Судьба через двадцать с небольшим лет сведет Михаила Семеновича Воронцова и его жену Елизавету Ксаверьевну с великим русским поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным. Встреча не для всех окажется счастливой, и молодой повеса прославит им же обманутого графа Воронцова злой эпиграммой:

    Полу-милорд, полу-купец.

    Полу-мудрец, полу-невежда,

    Полу-подлец, но есть надежа,

    Что станет полным наконец.

    Когда, неожиданно, у меня в памяти всплыла эта злая шалость русского гения, я захохотала, как безумная. Миша удивился такой неожиданной веселости, оставил в покое мои груди, оглядел себя и даже выглянул в окно, пытаясь понять, что меня так рассмешило.

    -  Алекс, отчего вам стало так весело? - не обнаружив ничего интересного, спросил он. - Над кем или чем вы смеетесь?

    -  О, Миша, ради бога, не принимайте мой смех на свой счет, - не в силах остановиться попросила я. - Просто мне на память пришла одна эпиграмма.

    -  Эпиграмма? - повторил он за мной. - Так расскажите ее мне, и мы посмеемся вместе!

    -  Извольте, - ответила я, - только сперва помогите мне одеться и оденьтесь сами, скоро остановка, и я не хочу, чтобы нас увидели в таком виде!

    -  Воля ваша, - неожиданно легко согласился он, - так что это за эпиграмма?

    -  Сначала одежда, а потом все остальное, - ответила я, с трудом успокаиваясь.

    Когда мы привели себя в порядок, он, словно чувствуя какой-то подвох, уставил на меня серьезный, немигающий взгляд:

    -  Алекс, вы обещали рассказать! Я вас слушаю!

    -  Хорошо, - ответила я, и пересказала ему злую пушкинскую шутку.

    Воронцов молча меня выслушал, даже не пытаясь улыбнуться.

    -  И что же тут смешного? - спросил он, когда я кончила говорить. - Стихи прескверные, так по-русски вообще не пишут. Ежели вы мне не верите, прочтите творения Гаврилы Державина, первого русского пиита и поймете, как правильно нужно писать стихи. Потом, кому эти скверные вирши посвящены? Я не могу вспомнить ни одного адресата!

    -  Ну, это не написано кому-то определенному, скорее просто так, игра поэтического воображения, - ушла я от ответа.

    -  Хороша игра! - нахмурив брови, сказал он. - За такую игру нужно вашего виршеплета поставить к барьеру! И вообще, я вас, Алевтина Сергеевна, перестаю понимать! То вы говорите, что вы простая крепостная крестьянка, то у вас непонятно откуда, оказывается в собственности богатое поместье, почему-то вами вдруг, начинают интересоваться император и царедворцы! Согласитесь, все это как-то не связывается.