Генри сказал, что в порядке, и я наблюдал, как они идут по дороге, взявшись за руки, с очень плохим предчувствием. Он хранил ужасную тайну, а ужасные тайны тяжелы. Желание поделиться ими является самой естественной вещью в мире. И он любит девушку (или думал что любит, это одно и то же когда тебе лишь исполнится 15 лет). Ко всем неприятностям, он должен был лгать, а она могла распознать ложь. Говорят, что влюбленные глаза слепы, но это дурацкая аксиома. Порой они видят слишком многое.

Я пропалывал сорняки в саду (выдергивая больше гороха, чем сорняков), затем сидел на веранде, курил трубку и ждал его возвращения. Он появился незадолго до восхода луны. Его голова поникла, плечи ссутулились, и он скорей плелся, а не шел. Мне очень не хотелось видеть его таким, но я все еще был спокоен. Поделись он своей тайной — или даже ее частью — он не шел бы так. Поделись он своей тайной, вероятно, он вообще не вернулся бы.

— Ты рассказали ей то, что мы решили? — Спросил я его, когда он сел.

— То, что ты решил. Да.

— И она пообещала не говорить своей родне?

— Да.

— А она сдержит обещание?

Он вздохнул.

— Вероятно, да. Она любит их, и они любят ее. Полагаю, они увидят что-то в ее лице и выведают это из нее. И даже если они этого не сделают, то вероятно она расскажет шерифу. Если он вообще потрудится поговорить с Котерри.

— Лестер проследит, чтобы он поговорил. Он наорет на шерифа Джонса, потому что его боссы в Омахе наорут на него. Со всех сторон это идет, и где это остановится, никто не знает.

— Нам вообще не стоило этого делать. — Он задумался, затем со злостью повторил это шепотом.

Я ничего не сказал. Какое-то время и он тоже. Мы наблюдали за луной восходящей из- за полей кукурузы, красной и полной.

— Пап? Можно мне стакан пива?

Я посмотрел на него удивленно и не удивился. Затем пошел внутрь и налил нам по стакану пива. Я дал ему стакан и сказал:

— Запомни, больше этого не будет ни завтра, ни послезавтра.

— Нет. — Он отпил, сморщился, затем снова отпил. — Я не хотел врать Шен, пап. Это так грязно.

— Грязь отмывается.

— Не такая, — сказал он, и сделал еще один глоток. На этот раз он не сморщился.

Немного позже, после того, как луна стала серебристой, я отошел, чтобы воспользоваться уборной, и послушать как кукуруза и ночной ветерок рассказывают друг другу старые тайны земли. Когда я вернулся к веранде, Генри ушел. Его недопитый стакан пива стоял на перилах веранды. Затем я услышал его в коровнике, говорящем «Скоро, коровка. Скоро».

Я вышел посмотреть. Он обнял шею Элфис и поглаживал ее. Мне показалось, что он плакал. Я посмотрел некоторое время, но так ничего и не сказал. Вернувшись в дом, я разделся, и лег на кровать, где перерезал горло жены. Прошло много времени прежде, чем я уснул. И если вы не понимаете, почему — все причины, почему — то дальнейшее чтение этого бесполезно для вас.

Я назвал всех наших коров в честь незначительных греческих богинь, но Элфис, было или плохим выбором или иронической шуткой. В случае, если вы не помните историю того, как зло прибыло в наш печальный Старый Свет, позвольте мне напомнить вам: все плохое вылетело, когда Пандора уступила своему любопытству и открыла ящик, который оставили ей на хранение. Единственное, что там осталось, когда ей хватило ума, чтобы закрыть крышку, была Элфис, богиня надежды. Но тем летом 1922 года, никакой надежды не осталось у нашей Элфис. Она была старая и капризная, больше не давала достаточно молока, и мы оставили попытки получить то, немного что она имела; как только ты садился на табурет, она пыталась пнуть тебя.