Постой, прости невольное смущенье!

Всё это сон, какой-то бред напрасный.

Так, так, я сплю и вижу сон прекрасный!

17

О нет, не сон и не обман пустой!

Ты воскресила сердца злую муку.

Как ты бледна, как лик печален твой!

И мне она, подняв тихонько руку,

«Утишь порыв души твоей больной», –

Сказала кротко. Сладостному звуку

Ее речей внимая с умиленьем,

Пред светлым весь я трепетал виденьем.

18

Мой путь окончен. Ты еще живешь,

Еще любви в груди твоей так много,

Но если смело, честно ты пойдешь,

Еще светла перед тобой дорога.

Тоской о прошлом только ты убьешь

Те силы, что даны тебе от бога.

Бесплотный дух, к земному не ревнуя,

Не для себя уже тебя люблю я.

19

Ты помнишь ли на юге тень ветвей

И свет пруда, подобный блеску стали,

Беседку, стол, скамью в конце аллей?..

Цветущих лип вершины трепетали,

Ты мне читал «Онегина». Смелей

Дышала грудь твоя, глаза блистали.

Полудитя, сестра моя влетела,

Как бабочка, и рядом с нами села.

20

«А счастье было, – говорил поэт, –

Возможно так и близко». Ты ответил

Ему едва заметным вздохом. Нет!

Нет, никогда твой взор так не был светел.

И по щеке у Вари свежий след

Слезы прошел. Но ты – ты не заметил…

Да! счастья было в этот миг так много,

Что страшно больше и просить у бога.

21

С какой тоской боролась жизнь моя

Со дня разлуки – от тебя не скрою.

Перед кончиной лишь узнала я,

Как нежно ты любим моей сестрою.

В безвестной грусти слезы затая,

Она томится робкою душою.

Но час настал. Ее ты скоро встретишь –

И в этот раз, поверь, уже заметишь.

22

А этого, – и нежный звук речей,

Я слышу, перешел в оттенок строгий, –

Хоть собственную душу пожалей

И грешного сокровища не трогай,

Уйди от них – и не забудь: смелей

Ступай вперед открытою дорогой.

Прощай, прощай! – И вкруг моей постели

Опять толпой запрыгали, запели.

23

Проворно каждый подбежит и мне

Трескучих звезд в лицо пригоршню бросит.

Как мелкий иней светятся оне,

Колеблются – и ветер их разносит.

Но бросят горсть – и я опять в огне,

И нет конца, никто их не упросит.

Шумят, хохочут, едкой злобы полны,

И зашатались сами, словно волны.

24

Вот приутихли.