Треухов отпустил Божко и тот, тяжело дыша сел за стол.

– Достал…

– Ладно, мужики, – Глеб махнул рукой. – Вы тут сами разбирайтесь, а у меня и других дел хватает.

Спустившись к дежурке, участковый взглянул на часы и обвел взглядом коридор. Кузьмичев, который так стремился очутиться в камере, почему-то до сих пор не пришел.

Глеб прислушался к встревоженным голосам коллег и уже через минуту знал имя новой жертвы маньяка. Фамилия редактора литературного журнала ничего не говорила участковому, который стихов не любил, а всех поэтов считал лоботрясами, придурками и пьяницами.

Гораздо больше Треухова заинтересовало странное поведение Божко. С чего бы это оперу, прошедшему огонь, воду и медные трубы вести себя, как испуганная девчонка, а затем без всякой паузы впадать в агрессию?

Журналист, конечно, сам спровоцировал Божко, но расправа над диктофоном была явным перебором. Какая же все-таки муха укусила всегда уравновешенного капитана?

Так и не найдя ответа на этот вопрос, участковый решил навестить Кузьмичева и напомнить воришке о тихой и уютной камере, которая пустовала в ожидании арестанта.

Иван внимательно смотрел на взъерошенного Артема.

– У тебя, между прочим, новый труп, а ты из пацана-журналиста боксерскую грушу пытаешься сделать. Следить за нервишками надо! Мало зуботычин от начальства получил, так еще хочешь и с прессой войну затеять?

– А тебе, какое дело? – огрызнулся Божко, неизвестно для чего перекладывая бумаги на своем столе. – Расследование преступлений Учителя поручено моей группе. Значит, мне и волноваться следует, а ты знай, гоняй в хвост и в гриву своих участковых!

– Обижаешь, Артем. Я к тебе по-дружески…

– Извини. На моем месте, даже ты с катушек слетел бы. Этот Трубочка…

– Редактор, которого уборщица нашла?

– Да, – Божко вдруг грохнул кулаком по столу. – Был я у него вчера!

– Не понял. Что ты в редакции делал?

– Ругался с Трубочкой. Из-за своих стихов… Чуть морду ему не набил!

Иван присвистнул.

– Стихи? Ты пишешь стихи?!

– Пробую. И вроде неплохо получается. Только никому не говори. Ребята на смех поднимут. Хотя, после убийства Трубочки в тайне мое увлечение уже не сохранишь.

– Это точно. Дернул тебя черт поэзией заниматься!

– Откуда мне было знать, что Учитель редактора замочит?! Что теперь делать, Ваня?

– Что делать спрашиваешь? Поймать этого урода! Чем, скорее – тем лучше!

– Ты прав. Я должен сделать это, прежде чем меня отстранят от дела.

– Думаешь…

– Уверен! Поедешь с нами?

– Ну, уж нет! Хватит с меня и того, что уже видел.

Иван вернулся к себе. Он не хотел новых впечатлений. Гораздо приятнее было думать не о трупах и заляпанных кровью тетрадках, а о ночи любви, проведенной в объятиях Юли.

О том, что лучший из сыщиков занимается сочинением стихов, капитан вспомнил только после обеда, поднялся на третий этаж и постучался к заместителю начальника УВД по кадрам.

– Дело к тебе, строго конфиденциальное, – хитро подмигнул он старенькому подполковнику. – Хочу личное дело Артема Божко полистать.

– Сам знаешь – не положено!

– И ты знаешь, что на всякое «не положено», много чего наложено.

– Только на полчаса и… с тебя бутылка!

– Пива.

– Жмот!

– Канцелярская крыса!

Вернувшись в свой кабинет, Платов запер дверь, выдернул из розеток штепсели двух телефонов, уселся за стол и раскрыл тонкую папку с жизнеописанием капитана Божко.