– Я мигом…

– Ладно, лежи уж, кобыла. Пока свои шмотки напялишь, неделя пройдет. Я сам!

Треухов успел провести несколько профилактических бесед с отдельными несознательными элементами, припугнул, кого следует своим возвращением, и на несколько минут задержался у газетного стенда, чтобы бегло ознакомиться с последними новостями города. Эти минуты решили судьбу Кузьмичева: он разминулся с участковым, который по иронии судьбы пришел в «Гастроном» чуть позже.

Валик уже успел сделать покупки и, размахивая грязной полотняной сумкой, свернул к небольшому скверу. Уселся на скамейку рядом с вечно бездействующим фонтаном и откупорил бутылку вина, которую решил распить на свежем воздухе.

Увлекшись возней с пробкой, он не заметил мужчину, вошедшего в сквер с противоположной стороны. Тот осмотрелся по сторонам и обошел фонтан так, чтобы остаться незамеченным Кузьмичевым.

Валентин запрокинул голову и, вставив горлышко бутылки между гнилых черенков зубов, с наслаждением втянул в себя дешевое пойло. Услышав хруст сухих листьев за спиной, оглянулся и выронил бутылку.

Человек, которого два дня назад он увидел со спины, теперь стоял к нему лицом. На нем было синего комбинезона. Отсутствовал и плоский чемоданчик с инструментами. Учитель выдернул молоток из кармана. Стальная, слегка закругленная головка сломала два пальца на руке, которой Валентин пытался прикрыть голову. Напуганные его криком голуби, взлетели с асфальтированных дорожек сквера и тревожно заметались над верхушками кленов. Когда птицы успокоились и приземлились на старое место, Кузьмичев лежал возле скамейки. Кровь, хлеставшая из разбитой головы, смешивалась с разлитым вином. Прохожие, которых привлек крик, смотрели только на мужчину, который, скрючившись, скреб пальцами землю. Никто не обратил внимания на человека, покинувшего сквер десятью секундами раньше.

Учителю было жаль расставаться с молотком, но он опасался того, что испачканная в крови головка может оставить пятно на кармане брюк, поэтому швырнул орудие убийства в первую попавшуюся урну.

Глеб Треухов вышел из двери «Гастронома», с пачкой мороженого в руке, но полакомиться им не успел. Он сразу заметил собравшуюся в сквере толпу. Когда удалось растолкать людей, окруживших Кузьмичева плотным кольцом, тот уже перестал двигаться. Участковый наклонился над умирающим, лицо которого приобрело землистый оттенок.

– Валентин! Ты меня слышишь? Это сделал Учитель?

Подернутые пеленой глаза Кузьмичева уставились на Глеба.

– Мент…

Розовая пена по углам губ продолжала шевелиться и после того, как Кузьмичев вздохнул в последний раз. Только теперь Треухов заметил тонкую школьную тетрадь, которая насквозь пропиталась смесью вина и крови.

– И за какие такие заслуги вашему многоуважаемому папаше пенсию повышать? – развел руками Гладун. – Он у вас, что космонавт?

Дама с подозрительно пышными волосами, поджала губы.

– Участник Великой Отечественной войны, инспектор. А вам, не пристало подшучивать над тем, кто завоевал для всех нас мирное небо и победил коричневую чуму.

– И как же он с этой коричневой чумой воевал, в тринадцать-то лет?

– Связным у партизан был. Еще раз посмотрите бумаги, которые я собрала. Два участника партизанского движения подтверждают этот факт. По закону…

По всем законам бойкую дамочку надо было гнать взашей. Матвей не раз сталкивался с подобной ситуацией. По мере того, как от старых ран и болезней отмирали настоящие вояки, на божий свет выползали типчики, утверждавшие, что в годы войны вовсю метелили оккупантов. Пользуясь тем, что свидетелей их «подвигов» уже не было в живых, лже-ветераны требовали для себя различных льгот и уважения окружающих.