— Доктор Бабад.

— Ага.

— Съезжу, в казармах посмотрю.

— Да, может, пан там, а может, еще где. Бог знает, где его носит.

И девушка глубоко вздохнула.

— Хорошо, спасибо.

В казармах Саши тоже не оказалось. Если он и был где-то неподалеку, то попробуй найди, где именно. Спросить было некого. На просторном дворе фельдфебель муштровал солдат, штыки сверкали в солнечном свете. По всей видимости, стояла здесь и кавалерия, конюхи чистили щетками лошадей, расчесывали гребнями хвосты и гривы. Куда-то спешили молодые офицеры, двое солдат в гимнастерках несли на шесте пустой котел. Фельдфебель басом отдавал команды. Иваны с разбегу вгоняли штык в живот соломенного чучела и проворачивали, будто выпускали ему кишки. Пахло сеном, кислой капустой, кожей сапог и человеческим потом. Господи, ничего не изменилось! Все как было, даже те же тухлые запахи. Разве что солдаты, за строем которых Азриэл бегал мальчишкой, уже старики, а то и лежат в земле. Его охватила глубокая печаль. Вдруг он совершенно ясно понял, что любые старания напрасны. Что будет с ней? О чем она думает сейчас там, в тюрьме? Как все исправить? Азриэлу стало холодно, он попытался согреться в лучах вечернего солнца. Тем временем извозчик принес для лошадей ведро воды. Азриэл положил руку на лошадиную шею. Божье создание стояло тихо, опустив голову и помахивая хвостом. В глазах покорность. Казалось, лошадь сейчас заплачет. Она будто беззвучно говорила: «Рождаемся, чтобы умереть. А остальное не важно…»

2

Саша был в доме неподалеку от казарм. Офицерская жена Лидия Михайловна сидела в кресле-качалке и вязала для ребенка чулочек. Это была невысокая, полноватая женщина с пышной грудью и непослушными кудрявыми волосами, из-за которых напоминала негритянок с картинок в детских книжках. Портрет дополняли высокий лоб, большие черные глаза, курносый носик и яркие толстые губы. Ей недавно исполнилось двадцать семь, но выглядела она старше. В соседней комнате спал на своей кроватке полуторагодовалый малыш. Рядом, не спуская с него глаз, сидела служанка. Во дворе денщик колол дрова. Будуар Лидии Михайловны был забит всевозможными вещами. На кровати высилась гора подушек и лежала гигантская кукла. На столике — три тисненных золотом альбома. Лидия Михайловна только что отпраздновала день рождения, и повсюду лежали подарки: коробки с яркими крышками, флакончики духов, бонбоньерки, книги. В вазах вяли букеты. Весь офицерский клуб считал, что Лидия Михайловна — далеко не красавица, но почти все мужчины млели перед ней, а женщины клялись, что она наставляет мужу рога. Ее муж был в долгах как в шелках и платил огромные проценты. Пару дней назад он упал с лошади, вывихнул плечо и поехал в варшавский госпиталь, потому что полковой врач пользовался славой горького пьяницы. Жены офицеров частенько спорили о Лидии Михайловне: что мужчины в ней находят? Один молодой поручик как-то обронил, что у Лидии Михайловны необыкновенно белая кожа, и вскользь брошенное слово надолго стало поводом для злых шуток. Все знали, что этот еврей, подрядчик Александр Калманович Якоби, у нее в доме свой человек, но если это не беспокоит мужа, то всех остальных и подавно. Зато женщинам есть о чем посудачить долгими летними вечерами, когда мужчины заняты службой или игрою в карты.

Лидия Михайловна вязала, покачиваясь в кресле-качалке, и большими черными глазами посматривала на Сашу, а он взад-вперед ходил по комнате в мягких замшевых сапожках, то и дело брал что-нибудь в руки, вертел, клал на место. Подошел к часам, остановил маятник, тут же качнул его пальцем влево. Сашины волосы были растрепаны, рубаха подпоясана шнуром с кистями, как у студента или революционера. Остановившись перед круглым зеркалом в золоченой раме, он начал корчить рожи: пошевелил губами, приподнял брови, сморщил нос, словно актер, который гримируется перед выходом на сцену.