|
- А она как раз утверждает, что вы вернулись домой в семь часов десять минут, как всегда, но потом, очевидно, куда-то еще ходили, потому что, придя ночью, просили ее открыть вам дверь. - Этого не может быть! Мсье Гир все еще улыбался. - Мне и идти-то было некуда. А уж убить женщину... Он с тревогой взглянул на молодого человека, который усердно писал. - Стало быть, никто не может подтвердить, что вы были дома? - То есть... Нет! Он уже терялся, лицо его внезапно окрасилось багровым румянцем, и он воскликнул: - Я хочу быть откровенным до конца! Я ведь для того и пришел. Я не убивал. Я знаю, кто убийца, но не могу этого сказать. Вы понимаете мое положение? Как мужчина мужчине, я хотел... - Не будем усложнять дело, мсье Гир. Кстати, ваша фамилия вовсе не Гир. - Он взялся за какую-то бумагу. - Ваша фамилия Гирович. - Гирович, он же Гир. Уже у моего отца фамилия была Гир. - Он был поляк, как я вижу. Родился в Вильно. - Русский. Русский еврей. В то время Вильно принадлежало России. Уже было покончено со смелостью, с разговором мужчины с мужчиной. Теперь он отвечал на вопросы с испуганным смирением школьника, вызванного к доске. - Так вот, мсье Гир, вы сейчас заговорили о честном слове, но мною прежде всего установлено, что ваш отец, державший портновскую мастерскую на улице Фран-Буржуа, оказался в свое время банкротом. Вы родились на улице Фран-Буржуа, так ведь? Ваша матушка по происхождению была... - ..армянка. Все выглядело как-то не правдоподобно именно потому, что было чистейшей правдой! Мсье Гир мучился невозможностью это объяснить. - По сведениям, полученным при рассмотрении конторских книг вашего уважаемого папаши, стало известно, что он, помимо ремесла портного, занимался время от времени ростовщичеством? Как опишешь эту лавочку на улице Фран-Буржуа, где пахнет сукном и портновскими мелками, и единственную комнату позади нее, где надо жить целый день при свете газового рожка, а папаша Гир, такой старательный, такой достойный, пытается тщательно соблюдать все обряды иудейской религии? Если он не был французом, то и русским он тоже не был. Говорил он только на идиш, и толстая армянка-мамаша, желтая, как айва, не очень-то его понимала. Банкротство? Ростовщичество? Да старику Гиру и раз в год-то не случалось кроить костюм из новой ткани. Он перелицовывал старые вещи. Он шил детские костюмчики из старых отцовских брюк. И иногда ему платили за работу ломбардными квитанциями. В последние годы мать уже совсем не могла двигаться, так раздулось все ее тело, и каждый вечер юный Гир с отцом переносили ее в кровать на руках. - Уверяю вас, господин комиссар... - Минутку. Вы родились во Франции. Следовательно, вы француз. Но вы были освобождены от военной службы по причине сердечной недостаточности. Комиссар мгновенным взглядом как бы определил ширину его плеч, объем груди и жирную мягкость тканей. - Вы были тогда больны? - Не то чтобы болен, но... - Что вы делали после разорения и смерти вашего отца? Комиссар, казалось, скучал и перебирал на столе бумаги, читая их, пока мсье Гир отвечал. - Я работал продавцом в магазине готового платья на улице Сент-Антуан. - Зазывалой, точнее сказать. |
