— У меня целитель есть знакомый. Если что, успокоит.

— И у меня… есть. Тоже взять надо.

— Зачем? — князь удивился.

— Не знаю, — честно сказал Ежи. — Но… надо.

И Евдоким Афанасьевич кивнул, подтверждая, а потом добавил:

— Я тоже пойду.

— Вот… — Радожский закатил глаза. — Честное слово, кажется, целитель тут нужен будет мне…

— Видишь! Уже нужен.

Ежи потер переносицу и сказал:

— Нет… тут останьтесь, пожалуйста. Приглядите за домом, — он задумался, пытаясь найти слова, годные для того, чтобы описать, что он чувствует. Неладно. Неспокойно.

Ни в городе.

Ни… тут.

— Вы ведь, ежели что, сумеете дом закрыть? Так, чтобы никто-то чужой не вошел?

— Сумею, — Евдоким Афанасьевич голову склонил.

— И… если случится кому убежища искать.

— Все не настолько плохо, — заметил князь.

— Пока, — возразил Ежи. И потер переносицу, а после признался. — Как-то оно… на душе тревожно.

— Иди, — Евдоким Афанасьевич выступил из стены. — Иди и делай, что должно. А тут я позабочусь, чтоб оно все ладно было… будет куда вернуться.

И едва слышно добавил в сторону:

— Было бы кому возвращаться…

Прозвучало не слишком оптимистично.

Книгу Ежи тоже прихватил, и она, словно почуяв его настроение, не только сама закрылась, но и соизволила размер изменить, сделавшись вовсе махонькой, в ладошку. А Ежи и не знал, что так можно.

…кафтан ему Радожский выделил из собственных запасов, что должно было бы обидеть, но Ежи то ли устал обижаться, то ли повзрослел.

— Извини, некогда, — а вот князь, кажется, чувствовал себя не совсем уютно. — Мои предки… прабабка была из тех, кому многое открыто. И нам отошла, если не способность, то… я тоже чувствую, как уходит время. Людоловы вот умерли.

— Все?

— Все… и те, что в остроге остались, и те, которые в ямах суда ждали. И… в один день, в один час, будто кто-то слово произнес. Такое возможно?

— Думаю, что вполне, — Ежи пощупал толстую ткань, щедро украшенную вышивкой. Правда, что-то подсказывало, что на боярина он все одно походил не больше, чем гусь на лебедя. Не хватало… нет, не золота, скорее уж привычки.

Привычки у него всяко иные.

— На самом деле я знаю немного, — вынужден был признать Ежи, хотя признаваться в таком да еще Радожскому…

…а ведь он и вправду подходит Анастасии куда лучше.

И государь его ценит.

И…

— Я… пытаюсь разобраться, но… ведьмаков не осталось. И выходит, что учусь, а чему и как…

— Выучишься, — Радожский в темном камзоле из бархатного сукна сидел прямо. И гляделся строгим серьезным. Старше своих лет. — Куда ты денешься.

— И вправду… — проворчал Ежи, стараясь не глядеть на князя.

Вот лучше в оконце поглядеть, на город, который разворачивался к Ежи иным, незнакомым боком. Нет, будучи студентом, он заглядывал и в Белую слободу, но все больше по краюшку, зная и понимая место свое. И на терема роскошные глядел все больше издали.

Теперь вот эти терема проплывали узорчатыми скалами, один другого краше.

…и появилось нехорошее такое чувство.

Зависть?

Будто… Зверь, пристроившийся подле, голову поднял и заворчал. Глаза его превратились в узкие щелочки, а когти пробили плотную ткань штанов.