— Уходим, — эта улыбка была чуть более живой. — Я не скажу, что род мой был огромен, но… сперва слегла жена моего дяди. Она была непраздна, и что-то случилось там… дитё родилось до срока и мертвым, а она еще три дня горела. И никто-то из целителей, а уж поверьте, и дядя, и отец призвали лучших, не способен оказался спасти. Мой дядя ушел через месяц. Напился да и сверзся с лестницы. И все сочли, что причиной тому — горе, ибо жену свою он любил. За ним, сорока дней не минуло, отправилась моя бабка, женщина крепкая и властная. Но сердце подвело. Умерла она тихо, во сне…

Царицы говорила о том с нарочитым спокойствием, но Стася слышала далекое эхо её боли.

— Тогда-то и пошел слух, что род наш проклят за излишнюю дерзость, что виноваты мы сами, вознеслись сверх меры, загордились. Через сорок дней после смерти бабки, также уснула и не проснулась её дочь, тетушка моя. Признаюсь, я вовсе её не помню, только лишь, что была она женщиною тихой. Она и жила-то не в Китеже, а где-то там, в поместье мужа… заболели и один за другим отошли вслед за нею и дети.

От этого спокойного рассказа становилось совсем уж не по себе.

— Трое… а супруг шагнул в петлю, хотя он-то к нашему роду отношения не имел. Тогда-то мой отец и заговорил о проклятьи, о том, что кто-то наложил его на силу родовую или на кровь, он не уверен был. Только поклялся, что всенепременно сыщет…

— Он… тоже погиб?

— Он окружил свой дом защитой, а магом он был изрядным. И никто-то чужой не способен был переступить порог. Он… он старался сберечь мою матушку, и сестер, и брата…

Зверь глухо заворчал.

— Но… однажды ночью терем полыхнул. И с такою силой, что пламя поднялось до самых небес. Ночь сделалась ясна, будто бы была днем. Его тушили… созвали магов огня, но оказалось, что никто, даже Радожский, не способен унять это пламя.

— Как… она выжила?

— Отец. Он… думаю, что-то понял, потому и… после сказали, что на месте был проведен запретный ритуал, что именно он стал причиной пожара. Что виноват отец, оказавшийся не способным сладить с силой, которую сам и призвал. Что, возможно, он раскопал какое-то заклятье, которое и вырвалось. И надобно радоваться, что заклятье это вовсе город не спалило. Находились и те, кто нашептывал, что надобно и от меня избавиться, что я, как и вся родня, проклята. А потому самое место мне — в монастыре. Сидеть и отмаливать грехи родичей… и детей, мною рожденных, след отправить туда же. Однако Луциан нашел, чем заткнуть рты. И Зоряночку оставить при себе позволил. Её пытались расспрашивать… лечить… не вышло, как видишь.

Теперь девочка во сне улыбалась, ласково и счастливо.

Царица же прижала руки к груди.

— За нею и пришел Верес… я его сперва и не узнала. В первый раз, как встретила, испугалась. Думала, что сожрет, что… а он только обнюхал и следом пошел. Зорянка же тогда просто сидела и глядела в одну точку. Никого-то не узнавала. Не ела. Не пила… а его увидала, так и вцепилась. Даже мыли их вместе, он же ж грязным был, что…

Зверь приоткрыл пасть и вывалил длинный розовый язык. Задышал часто-часто.

— После уж я вспомнила, что тятенька сказывал, будто бы ему кобеля редкой степной породы подарили… вот и… он и вправду провел запретный ритуал. Я так думаю. Только не на огонь, а пытаясь спасти детей своих… но что-то пошло не так. А что именно? Я не знаю. Может, ты увидишь, ведьма? — и столько надежды было в словах этих, что Стасе стало стыдно.

Она не видит.

Смотрит и ничего-то не видит. Не чувствует. Не…

— Ничего страшного, — надежда погасла.