Но… с другой стороны, мало ли, что в этом доме может не так сложиться? Место сотни лет пустовало.
Здесь просто-напросто небезопасно!
Сперва Ежи наткнулся на остатки беседки, некогда резной и, надо полагать, прехорошенькой. Но ныне, погребенная под тяжестью винограда, она перекосилась, частью рухнула, и осколки дерева торчали из зелени этакими костями.
Мощеная дорожка, то ныряла под мхи, то выбиралась из них отлинявшей змеиною шкурой.
А дом…
Он глядел на Ежи хмуро.
Недоверчиво.
Каменный. И каменная плоть его не поддалась времени. Дом сохранил и изящество колонн, подпиравших портик, и сам этот портик, с которого на Ежи скалился волк. Зверь, исполненный весьма умело, казался живым.
— Фиал, — велел Евдоким Афанасьевич, и Ежи вытащил фиал с остатками плоти, чтобы осторожно поставить на ступени.
Сперва не происходило ничего.
Солнце не померкло. Небо по-прежнему было ясным и безоблачным. Ветер и тот не поднялся. Просто… что-то неуловимо изменилось. Будто сам дом… подобрел?
Не бывает такого.
Или…
— Иди.
Фиал Ежи поднял и на грудь повесил. Странно… все странно… магия эта… в университете ему преподавали основы построения защитных контуров. И в том числе семейного типа, с привязкою на крови. Он бы узнал их и, при толике удачи, сумел бы обойти.
Или вовсе разрушить.
А стало быть, сумели бы и другие, но… здесь он чувствовал силу, но понять не мог, в чем она была заключена. Или это потому, как сам Ежи перестал быть магом?
Но… там, на пристани, он по-прежнему видел, воспринимал чужие заклятья, то же, наложенное на ладью, для крепости. Или вот иное, в парус вплетенное, чтобы парус этот ветер ловил, даже самый слабый.
Видел же!
А здесь?
Темная дверь сама отворилась с протяжным скрипом. Пахнуло… нет, не гнилью, как оно порой случается, скорее уж характерным запахом нежилого дома.
Покинутого.
Брошенного.
Он так долго ждал возвращения хозяев, что сам устал от ожидания. И теперь у дома не осталось сил и на малую радость. А он хотел бы радоваться. Он…
Ежи моргнул и погладил стену.
— Она тебе понравится, — сказал он тихо, нисколько не сомневаясь, что будет услышан. — Но сперва надо бы порядок навести. Думаю, если пригласить людей, чтобы пыль вымели, паутину собрали…
Дом заскрипел.
Застонал.
Заговорил протяжно, переливами.
А Ежи шел. Шел, снимая тяжелые ставни, отворяя окна, впуская теплый летний воздух, чтобы вымел он, вытянул из дома тяжесть прожитых в одиночестве лет.
Комнаты…
Сколько их… одни малы, тесноваты, другие огромны. Выцвела ткань на стенах, поблекла роспись потолка. Трухой облетели засохшие в вазах цветы. Да и сами вазы, покрытые толстым слоем грязи, стали серы и одинаковы. Мебель сохранилась.
Ковры… надо чистить, если вовсе получится. Полы вот тоже затянуло пеленою пыли. И каждый шаг поднимал сизое облако её.
— Он ведь был не под покоем, так? — Ежи остановился перед резной двустворчатой дверью, с которой вновь скалился волк. Волков здесь, к слову, хватало.
— Не был.
— Но что за заклятье тогда?
— Родовой памяти, — Евдоким Афанасьевич положил ладони на дверь, и Ежи готов был поклясться, что волк зарычал.
Не зло.
Скорее уж радостно.
Показалось?
Конечно. Резные волки рычать не способны. А что двери распахнулись, так от сквозняка. Или неизвестного Ежи заклинания.
— Это место было построено моим прапрапрадедом во времена столь далекие, что и я-то о них знаю мало… — Евдоким Афанасьевич первым шагнул на пыльный паркет, впрочем, пыли не потревоживши. |