И чего ей там, наверху, не елось?

Ишь, сидит, ковыряется… страх потеряла! И вцепиться бы ей в космы, глаза бы бесстыжие, которыми она на батюшку поглядывала, выцарапать. И… и еще налысо обрить! А потом дегтем облить да в перьях извалять! Чтоб неповадно было честных купцов соблазнять.

Баська носом шмыгнула.

И бочком к порогу-то придвинулась. Она бы и вовсе ушла, да только… зверье кормить надобно и не медами, которых в комнату отнесли, верно, думая, что если ведьма, так ей и довольно.

— Бася? — Никанора поднялась было, но охнула, опустилась на лавку.

И лицо её бледно сделалось вдруг до того, что показалось, сейчас вовсе по цвету с печкою сроднится.

— Сиди, оглашенная, — махнула рукой кухарка, которую Баська сразу опознала, как самую главную, ибо была та больше и толще прочих. — Ишь, вздумала, непраздная да в дорогу… прикачало, небось.

От слов её Баську прямо-таки затрясло.

Это что получается… это…

Как?

Никанора да… не только замуж, а еще и… и чего тогда хмурая такая? Кривится, того и гляди, заплачет? Или она не хотела? Но такого не бывает, чтобы баба в своем уме да дитя не хотела. Али и вправду…

— А тебе чего надобно? — поинтересовалась кухарка, думать мешая.

Баська даже почти забыла, зачем шла. Но тут вспомнила:

— Творога надо. Свежего. И еще мяса, чтоб порезать меленько. Яйца не помешают…

— Не помешают… ишь ты!

— Это не мне, а ведьме! — на всякий случай поспешила заверить Баська.

— Ведьме, — протянула кухарка, разом помрачневши. — Нема!

И спиной повернулась.

Баська от такой наглости аж онемела. Ненадолго. С ней в жизни не случалось, чтоб надолго онеметь. И… и пускай она ныне падшая женщина, которую навряд ли замуж кто возьмет, но это еще не значит, что с нею от так говорить можно!

— А если хозяйке пожалуюсь? — тихо поинтересовалась Баська да огляделась, выискивая половничек, которым собственное мнение отстоять можно было бы. Оно, конечно, чужими половничками нехорошо пользоваться, но что поделаешь, когда собственного Баська не прихватила.

— Чегой?

— Тогой, что за постой уплочено! — рявкнула она, как некогда. И подбоченилась. И на кухарку поглядела, как подобает купеческое дочери глядеть на холопку. — И немалые деньги! А ты мне тут говоришь, что у тебя творогу нема! Да что ты за кухарка такая…

Баба покраснела.

Побелела.

И как заорет на всю кухню:

— Для ведьмы клятое нема!

— Что ты сказала? — Баська тоже умела кричать. — Какой клятое!

— Тише, — Никанора поднялась было, но охнувши, схватившись за живот, опустилась на лавку. — Не надо ругаться…

И голову помацала, еще больше скривившись.

— Тетка Матрена, вы дайте, чего просит, а то и вправду нехорошо получится… и Фролушка расстроится…

— Вот уж было кого бояться, Фролушку твово… — проворчала кухарка, но без былой злости. И творогу бухнула перед Баськой целую миску, да еще с горкою. — На от, нехай подавится…

— Она хорошая, — зачем-то сказала Баська, хотя нужно было ответить иначе, подобающе. А то ишь, взяли моду гостям перечить.

— Хороших ведьм не бывает!

— Бывает, — рядом появилась другая миска, с крупными куриными яйцами. И свежие, вона, даже не отертые, с былинками прилипшими да мелким перышком, что к одному, особо великому — небось, двужелтковое — приклеилось.