— Твоя задача успокаивать девиц и объяснять им, что ничего-то дурного не происходит, а что происходит — по повелению царицы-матушки, и что, если кому вздумается капризничать, то…

Тонкий язык вновь скользнул по губе.

— …царица будет недовольна.

Царица изволила лично присутствовать.

Она восседала на высоком кресле, обтянутом красною тканью, и на фоне его сама-то казалась бледна, утомленна. Никита постарался не глазеть. Кто он таков? Но… дар его, вдруг очнувшись не ко времени, заворочался, пытаясь найти выход. И по ощущениям, внутри Никиты будто огонь разожгли.

И такой… как вытерпеть.

А надо.

— Прошу прощения, — Амвросий Ульянович согнулся до самой земли, и Аверсин поспешил поклониться, и сам Никита запоздало последовал примеру. Только…

Жар потянулся к рукам.

А взгляд… взгляд вновь и вновь возвращался к трону.

К…

…нитям, что опутывали женщину. Едва видимые, полупрозрачные, возможно, существующие лишь в воображении Никиты, но тем не менее…

— …однако в вашем присутствии нет никакой необходимости, достаточно будет и боярского пригляду. А вам, матушка, надобно отдохнуть.

И нити при словах этих зашевелились.

…будто паутина.

А ведь паутина и есть, да какая… если глядеть прямо, то нити исчезали, а вот если осторожно глаза скосить, то… то становилось видно, что паутиной этой затянуло всю-то комнату.

Никита сглотнул.

И заставил себя смотреть.

На клубы пыли в углах, на потемневшие стены, на… почему никто-то другой не замечает? Ни оплавленной позолоты обережных кругов, которые давным-давно разрушились, ни поблекшей белизны, ни выцветших узоров.

Почему?

Он скосил глаза на пол. Грязь и… и будто тень мелькнула.

А потом еще одна.

И разом пришли в движение, создавая свой собственный узор. Тени ползли к креслу, стремясь к ногам царицы, но в то же време не смея переступить какую-то невидимую черту.

Что это такое?

И что делать Никите?

Пока, правда, дело ему определили. Дело несложное. Дело… нехорошее. Неправильное.

Узорчатый столик. Кофр. Шкатулка, что в нем скрывалась.

— Чтобы ваше величество быть совсем спокойны, — а тварь пришла в немалое волнение, ибо именно волнуясь, она забывала притворяться и сбивалась. Теперь вот руки её нервно дергались, а пальцы шевелились как-то слишком уж быстро, так, что и не разглядеть-то. — Я возьму кровь. Каплю. Каждой. Кровь скажет правду. Если девица болеть, кровь скажет.

Царица склонила голову.

Закивали боярыни, устроившиеся на лавках вдоль стен, — ноги женщин тонули в паутине, да и сами они были бледны, и бледность, болезненность эта ощущалась Никитой остро, как и неправильность всего, что происходило вокруг.

Ему вручили склянку.

Тряпицу.

И полупрозрачный, будто слюдяной кубок, махонький, как пальцами удержать.

— Сюда я буду собирать кровь. Потом запечатаю в фиал. А после изучу, — губы растянулись и так, что еще немного и треснет кожа. — Зовите…

Клинок.

И чаша.

И фиалы, сделанные не из стекла… но почему никто не видит? Не понимает? Или… не все… паутина опутывала ноги, но у кого-то она поднималась выше, цепляясь за платье, и взгляды этих женщин были затуманены, тогда как другие, которых было куда меньше, наблюдали за Никитой пристально.

…трое.

Он не сразу их вычислил, занятый попыткой понять, что происходит, а заодно уж помощью, которая заключалась в том, чтобы подавать склянки.