Никита перевернулся на живот.

Встать?

Не выйдет.

А вот заглянуть под лавку… пол чистый, ни пылинки. То ли убираются тут лучше, чем в его, Никиты, комнате, то ли просто… а вот с самой лавкой все не так ладно. Подобравшись поближе, Никита сел, облокотился плечом и руку протянул, пытаясь нащупать то, что находится под ней. И не удивился, когда пальцы коснулись неровного узора, выбитого на обратной стороне доски.

— Понятно, — сказал Никита, хотя понятно не было.

Совершенно.

Ничего.

Он руку убрал и, встав на четвереньки, пополз к двери. Каждый шаг давался с трудом, но… в какой-то момент дверь оказалась рядом. И Никита обрадованно заскреб по ней, пытаясь открыть. Но та не поддалась.

И не поддасться.

Его заперли. Должны были запереть. И… что тогда?

— Оглядеться. Я должен оглядеться, — Никита сел, опираясь на дверь спиной. И огляделся. Лаборатория. С виду обыкновенная, хотя и не та, которую доверили заботам Никиты. Нет, эта… побольше.

Просторней.

Вот только окна задернуты плотной тканью, зато огненные камни горят ярко. Даже слишком ярко. Свет их режет глаза. Или… болят сами по себе? Дурбин смахнул слезы.

Столы.

Оборудование.

Перегонный куб. Реторты. Колбы. Паутина стеклянных трубок. Неопределимая конструкция из проволоки и золотых шаров, в ней запутавшихся. От каждого шара выходит своя трубка, которая расширяется, чтобы пиявкой присосаться к стеклянному кругляшу на ножке. Там, внутри, медленно булькает, шевелится темная масса.

…паутина.

В углах паутина. И на той, золотой, тоже. И шар паутиной оплетен, будто ею укутан заботливо.

Что-то…

Никита закрыл глаза, пытаясь справиться с дурнотой, но его все-таки вывернуло. Хорош целитель… и зачем он здесь? Наверное, он все-таки отключился, если очнулся от того, что в нос тыкалось что-то холодное и мокрое.

— Мря, — раздалось требовательное и острые зубы вцепились в ухо.

Никита вздрогнул и…

— Откуда ты взялся? — спросил он, успев подхватить ребристое тельце котенка, который растянулся на ладони. — Не важно. Спасибо. Но… не уверен, что выберусь отсюда. Надо… вставать.

Сказал и поднялся.

Слабость не то, чтобы вовсе исчезла, скорее отступила, позволяя Никите двигаться. Дверь… дверь все также заперта.

— Выход должен быть другой, — сказал Дурбин Чернышу.

— Мру, — согласился тот, выворачиваясь. И стоило поставить его на пол, как кот поспешил к столам.

За столы.

Варево кипело.

Булькало.

И в нем будто проступали очертания чего-то, чего Никите не хотелось бы видеть, ибо даже тень этого предмета вызвала тошноту.

— Умр, — кот выгнул спину, вздыбил шерсть и… пошел дальше.

Дверь.

Она была.

За лавкой, где лежал Никита. При этом только сейчас он заметил широкие кожаные ремни, что от этой лавки спускались. Вряд ли затем, чтобы лежать удобней было.

— Вот ведь… с-сволочи, — Никита остановился отдышаться.

— Мру, — Черныш глядел на него и, показалось, что в круглых желтых глазах тревога.

— Я… сейчас. Идем. Выбираться… и сказать… кому-то надо. Кому? Надо… Аглая здесь. Найти… сможешь? Предупредить. Небезопасно.

Говорить получалось не без труда.

— Меня оставь, а её найди. Ты… понимаешь. Я знаю.

Кот повернулся и дернул хвостом.

И сказал:

— Мря!

Оставлять Дурбина он определенно не желал, а то и вовсе сделал вид, что понимать не понимает, чего от него надобно.