— Антошку можно не считать, — великодушно разрешил Радожский.

— Это почему?

— Потому! Вы все-таки издеваетесь. Ведьма.

— Я только учусь, — Стася вздохнула и иным, спокойным тоном, сказала. — Я понимаю, что вы привыкли к иному. Но и вы поймите, что я тоже привыкла к иному. У нас с вами категорическое несовпадение мировоззрений. И подозреваю, это не лечится.

Радожский ничего не ответил, лишь засопел громко и обиженно.

— Поэтому извините, но я пока буду делать так, как считаю нужным. У меня есть дом…

— Который того и гляди рассыплется.

— Не рассыплется, — проворчал Ежи.

— Подслушивать неприлично, — глаза Радожского нехорошо полыхнули. А ведь маг неслабый, огневик. У них вечно силы больше, чем сдержанности.

— Зато полезно, — сказал Ежи и сам себе удивился. Прежде он бы промолчал, признавая, что поступил не самым лучшим образом, ведь и вправду воспитанные люди чужих разговоров не слушают. — Вы говорили громко. Так вот, дом, пусть и несколько заброшен, но не настолько, чтобы его было сложно привести в порядок.

— Послушайте, — Радожский дернул шеей. — Настоятельно не рекомендую вам лезть в чужое дело.

— Оно не чужое, — Ежи потер глаза, перед которыми заплясали искры. — Оно общее… или вы не хотите от проклятья избавиться?

— Хочу и поэтому говорю, что нам следует пожениться. И как можно скорее.

Он поднял руку и рукав дернул, вымещая на нем раздражение. Ткань, правда, хорошею оказалась, не продралась, затрещала только.

— Я и так вижу, — заверил его Ежи. Он и вправду видел черноту, обвившую запястье, вошедшую под кожу и глубже. И чернота эта, обжив руку, поднялась уже до локтя, а там и выше.

— Если видите, то должны понять… мне тоже не слишком радостно, что приходится… я предпочел бы взять в жены женщину, которая, если не любит, в конце концов, любовь — это роскошь, то хотя бы не сопротивляется — Радожский все же не оставил рукав, верно, был слишком уж раздражен. — В жизни не принуждал кого-то, но… выбора нет.

Стася отвернулась.

И…

— Выбор всегда есть, — заметил Ежи, правда, получилось недостаточно веско, ибо в момент произнесения этой мудрости, у него заурчал живот.

Громко так.

— На самом деле не факт, что женитьба снимет проклятье, — Ежи накрыл живот рукой, пытаясь унять сосущее чувство голода, мешавшее думать о вещах действительно важных.

— А тебе откуда знать?

— Оттуда, — в его книге было кое-что о проклятьях и неисполненных обещаниях, правда, пока Ежи не совсем понял, чем одно от другого отличалось, да и вовсе следовало признать, что старый ведьмак страдал немалым многословием, а потому описания его то и дело перемежались с собственными размышлениями и выводами, которые Ежи виделись порой весьма сомнительными.

— Тогда, может, там и подскажут иной вариант? — осведомился Радожский ехидно.

— Может, и подскажут. А вы вот не подскажете, случайно, где тут кухня, а то… как-то неудобно, право слово, но есть очень хочется.

Стася фыркнула.

А Радожский только головой покачал. Оно, конечно, понять человека можно. Он тут о высоком, о жизни, можно сказать, а Ежи со своею кухней. Но что делать, если и вправду есть хочется.

— Идем, — сказала Стася. — Это вниз надо…

— Вы…

— Вы можете присоединиться, — разрешила она.