Скорее всего не сам. Ишь, гладко шпарит. А прочие кивают, соглашаясь, ведь сами-то давно уж думают, что с деньгами-то оно проще было бы. Небось, не один Нахорский к Верховной подарками кланялся, надеясь тем самым выбрать сыночку годную невесту.

И думал, что было б оно иным боком проще…

Гурцеев вышел через парадную дверь, за которой его уже ждали.

— Государь изволят… — сказал холоп, сгибаясь низенько. Не из страха, но уважение выказывая, что было приятно.

…а Мишанька…

…надо бы съездить, навестить, словом перемолвиться. Утешить, может. Хотя… как тут утешишь? От тут воображение Гурцеева напрочь отказывало. Не медовых же пряников с бусами ему везти? И супруга, опять же… надобно бы сказать, но как? Она Мишаньку любит. И вовсе рада не была, когда он на ведьме женился. Кого-то она там другого приглядела, но вот поди ж ты… надо сказать, надо, пока сама не прознала. Слухи-то, что мыши в старом амбаре, множатся.

Государь изволил принимать по-своему, по-домашнему. И сам-то, одевшись в платье простое, устроился близ окошка, за которым суетились, чирикали воробьи.

— Глянь, аккурат, что дума наша, — сказал он, указавши на пару особо наглых, что толкались да клевали друг дружку, норовя спихнуть с подоконника. — О чем баили?

— Да о том же… с ведьмами воевать собрались.

Государь головой покачал.

— Прям так и воевать?

— Договор пересмотреть.

— Пуп не развяжется? — он махнул рукой, отпуская холопов, которые, правда, далеко не уйдут. И не в недоверии дело, отнюдь, но порядок есть порядок.

Гурцеев на государя не обижался.

И шубу скинул, повел плечами, дивясь тому, сколь тяжела она стала. Все годы… уже немолод. И мнилось, что еще годик-другой… но кого за себя поставить? Мишаньку? От этой мысли он еще когда отказался, пусть с тоскою, но с пониманием, что не годится старшенький для этакой от службы.

Теперь и вовсе…

Гурцеев опустился на узорчатое креслице.

…средненького кликнуть?

Жена обидится, если среднего наследником назвать. От же ж… и умная, вроде, женщина, да только… как оно так вышло? Все дети, все ровные, а нет, Мишаньку бедового всегда паче остальных привечала.

— Они… забыли, что такое ведьмы, — вынужден был признать Гурцеев. — Сами виноваты.

— Ведьмы?

— И эти тоже. Устроили не пойми что. Своими торговать стали, как оно ни называй. Так и диво ли, что теперь другие тоже торговать хотят, только на своих условиях.

Государь-батюшка головой покачал.

— А Верховная что?

— А что она? Может, и не больно-то радая, но и силы особой, чтобы прочих переломить, не имеет… у них та же дума, где найдутся такие, которые скажут, что оно-то так и надобно, что честнее.

— И выгодней.

— Не без того, — вынужден был согласится Гурцеев и по знаку государя наполнил кубки ключевою водой. Сам пригубил из обоих. Замер, глаза прикрывши, прислушиваясь к этой вот воде, в которой, конечно, не так уж многое растворить можно, но все же…

Но нет, вода была водою и ничего-то более.

— Она, конечно, воспротивится, но… Бетка давно верховодит, к этому часу многие иные в силу вошли. Кинут вызов да и… будет новая Верховная, — Гурцеев рукой махнул.

— А нам оно как? — задал государь-батюшка главный, волновавший его вопрос.

— В том и дело… еще б седмицу тому я бы сказал, что нам оно никак, хоть так, хоть этак… от ведьм особой пользы и нетушки. Да, силы прибавляется, но… если прежними-то временами прибавлялось изрядно, то тепериче сущие капли, без которых обойтись можно.