И к ведьмам тоже. Пущай пошевеляться, если выжить хотят.
А то договор договором, но…
Сложно это все.
Глава 22. Повествующая о том, что и нечисть может быть благодарной
Главное, что нужно усвоить в этой жизни — белки, жиры и углеводы.
…когда воды Ильмень-озера пришли в движение, Радожский отступил. На всякий случай. Был он человеком все-таки разумным, а потому ко всяким внезапностям относился с изрядной толикой скепсиса. И щит сотворил.
На всякий случай.
А то ведь водица хлынет на берег волной и оставит, добре если только богатырей, да и то не понятно, что с ними делать-то, но ведь всякое возможно.
Волна поднялась.
Закрутилась вихрами по-над ведьмачьей головой. А он не дрогнул. Вот Радожский честно обрадовался бы, если бы дрогнул, испугался — нормальным людям бояться свойственно — а этот… стоит и смотрит. Руки на груди сложил.
Хмурится только.
И озеро отступило. Волна закрутилась в другую сторону и обернулась конем красоты неописуемой. Радожский прямо-так и ощутил свое желание немедля на коне этом прокатиться.
А что?
Если по берегу да…
Он ущипнул себя, мысленно обругавши. А конь заржал издевательски: мол, слабоват ты, княже, на мне ездить. Ведьмак же лишь улыбнулся и похлопал зверя дивного по шее.
— Прислала? — спросил он, и конь кивнул, а после боком повернулся, чтоб, стало быть, сподручнее на спину запрыгнуть было.
— Стой! — Радожский произнес это прежде, чем понял, что выгоднее было бы промолчать. А что? Ведьмак взрослый, стало быть, понимать обязан, чем чревата встреча с этакой нечистью.
Унесет ведь.
Подхватит.
Утащит под воду и… и все. Был ведьмак и нету. А стало быть, и проблема, которая изрядно мешает собственным Радожского планам, сгинет. Подловатая мыслишка.
Трусоватая.
Но…
— Он приведет, — Ежи погладил коня, который пытался ухватить его за руку. И зубы-то не конские отнюдь.
— А если утопит?
— Стало быть, судьба.
И усмехнулся этак, понимающе, будто видел все мысли Радожского вместе с чаяниями. Стыдно стало. Стыд был горьким, что отрава, и Радожский хотел было отвернуться, но… выдержал взгляд.
— Тогда погоди. Людей кликну, а то мало ли…
Как ни странно, ведьмак — а ведь сколько скрывал натуру свою, небось, не читай Береслав отцовских книг, не знай он чуть больше, чем надлежало ведать магу, то и не понял бы, с кем дело имеет — спорить не стал. Ждал.
Дождался.
А потом…
Норманская ладья взрезала тяжелую воду Ильмень-озера. И только искры водяные слетали с весел, которые поднимались и опускались одновременно, толкая узкое тело корабля вперед, за зверем, которому вода была, что твердь земная.
Спешили.
И с трудом поспевали. Мнилось, лишь потому, что сам ведьмак коня водяного придерживал. А тот… тому бы сорваться в бег, взлететь по-над гладью озерной, понестись к самому солнцу, которое, почитай, в водах и утонуло, вон, только краешек и догорает вдали.
Неуютно.
Среди людей, которые и людьми-то не были, но держались так, будто Радожский знать о том не знает. И он делал вид, что так оно и есть, ибо иначе надобно будет решать что-то с ними, проклятыми.
А что решишь?
Царю-батюшке он, конечно, доложит.
Клятва не позволит промолчать. И… долг. Ибо клятва клятвой, а земля родная — землею. Радожские испокон веков берегли покой Беловодья.
— Вреда от них нет, — сказал Норвуд, хотя Береслав ничего-то не спрашивал. Сказал и сощурился от теплого ветра. — Я крепко держу.
— Тогда хорошо. |